Девушка перевернулась в воздухе, а потом медленно опустилась на жёлтый диван.
Напротив, в синем кресле дремал маленький пожилой мужчина с бородавкой на лысине.
– Что ты спишь? – девушка толкнула его ногой.
– А? – встрепенулся мужичок.
Он был в сером костюме-тройке, без галстука. Вытер губы носовым платком.
– Дура, что ли, – ворчал. – Так нельзя себя вести со старшими. Я – пенсионер.
– Какой ты пенсионер! – девушка смотрела на него зелёными глазами. Она была на взводе.
– Чего разбудила?
– Я нервничаю.
– Все нервничают.
– Что ты обо всём этом думаешь?
– Думаю, что безобразие, – мужчина сложил платок и спрятал его в нагрудный карман.
– И всё? Надо же что-то делать!
Мужчина вздохнул.
– Что мы можем сделать? Перебесится он, и всё снова придёт в норму.
– Ага, –недоверчиво бросила девушка.
– А что ты предлагаешь? Как мы можем его остановить? Ты думаешь, у него есть какая-то цель? Нет её. Ему просто всё надоело, надоело отсиживаться и прятаться. Я его понимаю.
– Здрастье! – она всплеснула руками.
– Нет, ну а что ты можешь сделать?
– Поговорить, переубедить его. Он должен остановиться, иначе город сойдет с ума.
– И что?
– Хочется спокойной жизни, дядя Вася.
– Ты старуха, что ли? Куда тебе спокойной жизни? Если бы в моей молодости чародей свихнулся, я был бы счастлив.
Девушка закрыла лицо руками. Её рыжие кудри, казалось, искрили, как бенгальские огни.
Отец Афанасий
Отец Афанасий был стареньким. В ноябре ему исполнилось восемьдесят пять. Он сидел на скамейке у ворот кафедрального собора и ловил мягким беззубым ртом снежинки.
Была ночь. Глупые белые мухи всё валились и валились, как перья из мешка.
Вокруг – белым-бело. Батюшка – чёрная точка в снежной пустыне. Он как ворон, затихший на ветке, заметеленный, щурил полуслепые глаза, не замечая сугробы на ресницах и бровях.
Каждые полчаса к старику выходил священник помоложе. Он трогал отца Афанасия за плечо и тихонько просил:
– Пойдемте уже внутрь, заболеете.
– Отстань, – шамкал старик мягко.
Молодой священник мялся рядом, потом вздыхал, крестился и шёл назад, в тепло.
Морщинистые щеки и кнопочный нос старика покраснели, отчего он немного походил на малыша.
Раз за разом отец Афанасий прокручивал в голове одну и ту же песню: «Что мне снег, что мне зной, что мне дождик проливной, когда мои друзья со мной. Ляля-ля …».
Он часто вспоминал, как в детстве пешком ходил к тётке Наталье в соседнюю деревню. Шёл кручами, в потных ладошках держал кусок пирога, завернутый в полотенце. Нёс этот пирог, словно сокровище, боясь испортить.
Тётка, глухая и одинокая, почти всё время лежала на печи.
Афанасий