– Вы-то во флигеле кантуетесь, а я туточки. Как поселятся, как заселят…
Анна Станиславовна недоверчиво молчала.
– Но ведь сейчас никого вроде бы… в смысле, явно…
– Явно. – Проворчала уборщица.
Завуч взглянула на неё вопросительно.
Та оживилась, и, подойдя ещё ближе, заговорила, двигая шваброй и описывая сим инструментом полукруг:
– Конечно, много-то само поуходило… это мы тоже знаем… только спросите…
– Я и спрашиваю. – Словно пытаясь отшутиться, молвила Анна Станиславовна, но глаза её затянуло стеклом от напряжения – такой она бывала, когда по телефону поступало очередное распоряжение начальства или когда она возвращалась с секционного совещания административных работников города.
– Покидают, значит, школу… когда детишки-то, разбойницы наши…
Уборщица поднесла руку к косынке, собираясь сдвинуть её повыше, но не сдвинула. В тени что-то блеснуло сдвоенным блеском – свет из окна добрался до глаз Лизаветы Павловны.
– Ну, а иное что… оно, знаете, упорное… до холодов норовят досидеть…
– А холода будут, и ранние. – Бросила с высоты немалого роста стройная дама.
В голосе её тоже мелькнул холодок, но Лизавету Павловну было не сбить.
– Опять обещают. Того, явного, вывели… земля-то выморила хладом, это мы знаем… а других всяких прочих…
Собеседница передёрнула мощными покатыми плечами – на зависть были некогда они хороши, да и сейчас придают фигуре Анны Станиславовны прелесть несказанную.
– Так, стало быть, пригласим. – Решаясь, молвила она. – Раз вы утверждаете, Лизавета Павловна….
Уборщица дерзко оборвала её.
– Утверждаю…
И руку подняла к косынке. Анна Станиславовна спешно оглянулась и, величественно махнув рукой на уборщицу, сказала:
– Те-те, Лизавета Павловна.
– То-то и те-те. – Последовал ответ.
Завуч торопилась оборвать разговор.
– Ну, не будем ждать холодов, сейчас и сделаем всё, как обычно.
Она ласково кивнула швабре и, шумя платьем, как по воздуху, поплыла к выходу. Уборщица помедлила.
– Да нет, не как обычно. – В прямую спину уходящей молвила она, чеканя слова. – Нет. Не как.
Спина застыла. Завуч не сразу обернулась. Сделав бальный разворот и подойдя вплотную к назойливой работнице, она склонила голову и заговорила совсем другим голосом, тихим и нехорошим, сразу сделавшим её совсем иною Анной Станиславовной.
– Ну, что тебе, Лизка?
Та молчала, ничуть не удивлённая произошедшей переменой.
– Чего тебе? – Надвигаясь всем массивным и стройным, туго затянутым в плотную ткань телом, повторила огромная женщина.
– Да мне-то ничего… а только я в этом вертепе, милая, трудиться не буду… жизнь мне как-то в привычку стала. – С издёвкой отчеканила та, не понижая голоса. – А уж гадостно до чего… в сумерках и шагу тут шагнуть нельзя… а что из этого