– А скажите, пожалуйста, вы видели у него этот второй вексель в тысячу рублей, с которым он приезжал к вам?
– Как же-с! Своими глазами видел!
Не сводя с просителя строго-внимательного взгляда, прокурор неожиданно спросил:
– Вы – дисконтер?
– Оказываю знакомым услуги на условиях, допускаемых законами.
– За небольшие, значит, проценты?
– Да-с, за небольшие процентики, чтобы никому не в обиду. Я по закону…
– Я вас знаю, – сказал прокурор. – Ведь вы фигурировали в процессе Нерузановых.
Герасима Онуфриевича нисколько не покоробило это упоминание. Из этого дела, в котором так же, как и теперь, старый ростовщик, конечно, играл роль потерпевшего, он вышел правым.
Прокурор, еще раз поглядев на лицо просителя в какой-то странной и как бы опечаленной задумчивости, наконец решил:
– Хорошо, ваше дело будет сегодня же передано, судебному следователю.
Гарпагон встал, тяжело вздохнув, но все-таки не уходил. Ему казалось полезным сыграть комедию. Он принял вид добряка, сокрушенного горем постороннего человека, и покашливал, точно не решаясь высказаться.
– Что вам еще угодно? – спросил прокурор.
– Осмелюсь просить, чтобы с молодым человеком было поступлено по возможности менее строго. Жаль его будущности, а кроме того, быть может, у него еще живы родители.
– Поступлено будет по закону, – не допускающим никаких возражений тоном ответил прокурор.
– Мне деньги что!.. Бог с ними! – пояснил старик. – Я ведь одинокий на свете бобыль; да и сумма для меня не особенно крупна. Если я подал жалобу, то лишь потому, что должен же я себя пред графом Козел-Горским оправдать, коль скоро он сам стращает довести до сведения кого следует, а вместе с тем я понимаю, что долг каждого честного человека – охранить и других от, пожалуй, еще большего вреда.
– Судебный следователь вызовет вас, – сказал прокурор и обратился к одному из сослуживцев, так что не оставалось сомнения, что аудиенция окончена.
Тогда Гарпагон низко и смиренно поклонился ему, еще раз скорбно вздохнул, сделал общий поклон и медленно вышел.
А молодой человек, о котором он сейчас так лживо вздыхал, разумеется, ничего не подозревал. Напротив, с легкомыслием, свойственным влюбленной юности, Анатолий Сергеевич Лагорин спешил воспользоваться теми благами, которые были открыты для него по получении трехсот рублей.
Еще накануне Ольга Николаевна весело и кокетливо заявила ему:
– Не думаю, чтобы ты теперь вскоре увидел у меня Мустафетова.
– А что случилось? – спросил Лагорин.
– Случилось то, что я поставила ему ультиматум: либо женитьба, либо прекращение всяких дружеских отношений.
– Говорила ты ему о его судебном процессе в Киеве?
– Конечно! Он ответил, что был оправдан,