– Ну вот, теперь вы меня окончательно поняли! Вы скажете Петрову, что вот, мол, приехал к вам совсем незнакомый человек с просьбой учесть ему вексель. Ну, чей бы, например? Лицо надо брать в Петербурге известное. Лучше всего кого-нибудь из спортсменов. Возьмем хоть графа Козел-Горского – имя популярное.
– Хорошо-то хорошо! Но ведь мой Петров тоже не дурак: за такой векселек он с аппетитом ухватится.
– Учить мне вас, что ли? – чуть не вспылил Мустафетов. – Точно не от вас зависит ему такие условия предложить, от которых он откажется.
– Конечно, от меня, – согласился Герасим Онуфриевич. – Стало быть, повести себя я должен таким манером, чтобы ваш Лагорин думал, будто я с Петровым говорю о новой тысяче рублей для него и под его собственную подпись, а Петров должен быть уверен, что сей молодой человек предлагает приобрести от него вексель по предъявлении всего на четыреста рублей от Козел-Горского. Верно?
– Вы – гениальный помощник в делах! – воскликнул вполне довольный Мустафетов. – Стало быть, между нами все ясно. Завтра же утром вы даете Лагорину деньги и получаете от него бланковую подпись на чистом вексельном листе не свыше четырехсот рублей, после чего условливаетесь с ним, в котором часу он приедет к вам. У себя вы устраиваете все так, как сказано, затем, когда Петрова вы доведете до отказа, вам надо в Лагорине, напротив, поддержать надежду и даже уверить его, что кредит ему вы откроете широкий.
– А чистый листочек с его бланком я должен вам доставить? – спросил старик.
– Да, на очень короткое время. Я верну его вам с заполненным текстом, и вы уведомите графа Козел-Горского о поступлении в вашу собственность, – по передаточной бланковой надписи господина Лагорина, его векселя по предъявлении на четыреста рублей.
– Сильно задумано! – сказал Герасим Онуфриевич и хихикнул, будто его щекотнули.
Он дрожал, точно в спазме сладострастия, при чудовищной мысли о страшном злодеянии, хотя оно совершалось против совсем не ведомого ему и ни в чем пред ним не повинного молодого человека. Но иссохший в ненасытной жажде золота скупердяй старик ненавидел всем своим существом молодежь, потому что страстно завидовал ей. Мстил же он всем, кто когда-либо имел в нем нужду и брал у него деньги, чтобы жить и веселиться, так как самому ему ничего в мире не надо было, кроме сухой корки, при его жадности все загребать лапами и запирать под замки.
– Да, да, – бормотал он со злобою, – мы с вами дельце оборудуем, а граф Козел-Горский, я полагаю, здорово возмутится, что на него векселя по четыреста рублей в оборот по городу пускают. Он, конечно, сейчас же отопрется: «Знать не знаю, ведать не ведаю!» Ну, а мы с вами тогда, Назар Назарович…
Но