– Не знаю.
– Врёшь!
– Не видел; они мне сзади кафтан, что ли, на голову накинули.
– Скрываешь ты что-то, – догадывался Артамонов, Алексей взглянул в лицо его нехорошо пылающими глазами и сказал:
– Я – выздоровею.
– Ешь больше! – посоветовал Артамонов и проворчал в бороду себе: – За такое дело – красного петуха пустить бы, поджарить им лапы-то…
Он стал ещё более внимателен, грубо ласков с Алексеем и работал напоказ, не скрывая своей цели: воодушевить детей страстью к труду.
– Всё делайте, ничем не брезгуйте! – поучал он и делал много такого, чего мог бы не делать, всюду обнаруживая звериную, зоркую ловкость, – она позволяла ему точно определять, где сопротивление силе упрямее и как легче преодолеть его.
Беременность снохи неестественно затянулась, а когда Наталья, промучившись двое суток, на третьи родила девочку, он огорчённо сказал:
– Ну, это что…
– Благодари бога за милость, – строго посоветовала Ульяна, – сегодня день Елены Льняницы.
– Ой ли?
Он схватил святцы, взглянул и по-детски обрадовался:
– Веди к дочери!
Положив на грудь снохи серьги с рубинами и пять червонцев, он кричал:
– Получи! Хоть и не парня родила, а – хорошо!
И спрашивал Петра:
– Ну, что, рыба-сом, рад? Я, когда ты родился, рад был!
Пётр пугливо смотрел в бескровное, измученное, почти незнакомое лицо жены; её усталые глаза провалились в чёрные ямы и смотрели оттуда на людей и вещи, как бы вспоминая давно забытое; медленными движениями языка она облизывала искусанные губы.
– Что она молчит? – спросил он тёщу.
– Накричалась, – объяснила Ульяна, выталкивая его из комнаты.
Двое суток, день и ночь слушал он вопли жены и сначала жалел её, боялся, что она умрёт, а потом, оглушённый её криками, отупев от суеты в доме, устал и бояться и жалеть. Он старался только уйти куда-нибудь подальше, куда не достигал бы вой жены, но спрятаться от этого не удавалось, визг звучал где-то внутри головы его, возбуждая необыкновенные мысли. И всюду, куда бы он ни шёл, он видел Никиту с топором или железной лопатой в руках, горбун что-то рубил, тесал, рыл ямы, бежал куда-то бесшумным бегом крота, казалось – он бегает по кругу, оттого и встречается везде.
– Не разродится, пожалуй, – сказал Пётр брату, – горбун, всадив лопату в песок, спросил:
– Что повитуха говорит?
– Утешает. Обещает. Ты что дрожишь?
– Зубы болят.
Вечером, в день родов, сидя на крыльце дома с Никитой и Тихоном, он рассказал, задумчиво улыбаясь:
– Тёща положила мне на руки ребёнка-то, а я с радости и веса не почувствовал, чуть