Молодой человек приподнял брови:
– То есть…
– То есть, да, это вершина всей человеческой литературы за последнюю тысячу лет. Есть, конечно, Гомер или, скажем, Библия – но это же не вполне художественные вещи. Эти вещи вне конкурса, так сказать. Это мифы какие-то, святые писания, труды нескольких поколений. Краеугольные религиозные или этнообразующие тексты. И даже они… знаете, Шреба… Шерка…
– Щербаков.
– Знаете, Щербаков, даже Гомер не годится в подмётки вашему роману. Гомер все сделал гениально – если, конечно, вообще существовал как историческая личность – но он лишь интерпретировал события. Плюс несомненные заслуги талантливых переводчиков. А здесь… Здесь всё ново и всё прекрасно, мой русский друг! Я прочёл ваш роман от корки до корки, искал аналогии, я призвал на помощь весь имеющийся у меня опыт. Потом я отбросил этот опыт и прочёл ваш роман ещё раз, как неопытный школьник, как невежда. Я смотрел на него и так, и этак, пробовал и с начала, и с середины, и даже – думаю, вы не обидитесь – пропускал его через систему антиплагиата. Проверял, не своровали ли вы хотя бы кусочек сюжета. Задавал разные ключевые слова в параметрах поиска. Да, я стар, но не устарел, у меня тоже есть компьютер. Словом, я испытывал роман на прочность, и он устоял. Это великолепная вещь, мистер Щербакоу, с какой стороны ни укуси. Вы сами это понимаете?
Профессор резко, как нельзя было ожидать от его лет, развернулся к собеседнику и оценивающе оглядел его с головы до ног. Тот тихо улыбался, не выказывая особенных чувств.
– Сдаётся мне, что не понимаете, – покачал головой старик, – вы чересчур молоды для этого. Поймите, я не имею лично к вам никаких претензий, но нынешняя молодёжь просто не способна на такое. Иная эпоха, иные ценности. Джойс начал писать своего «Улисса» в тридцать два, закончил в сорок; Хемингуэй создал «Прощай, оружие» в тридцать; Сэлинджер задумал основы «Над пропастью во ржи» где-то в двадцать два… Впрочем, простите мне эти бессмысленные цифры. Главное, что я по вашим глазам вижу – вы ещё не осознали, что именно положили ко мне на стол несколько дней назад.
– Я догадывался, – просто сказал молодой человек, – и я много работал, чтобы получить такой результат.
– Возможно, возможно… – пробормотал старик, – но всё же вы не писали его. Это самое страшное в нашей встрече, мистер Щер… Щербаков. Как, вы сказали, называется эта интеллектуальная система?
– Пока только рабочее название, мы зовём её «Парадокс»… там ещё цифровые индексы, но это не существенно.
– «Парадокс»? Хорошо, парадокс. Я бы назвал иначе – «Апокалипсис», так точнее, – мрачно заметил профессор.
– Почему же?
– А вы не догадываетесь? – подозрительно прищурился старик, – Вот, простите, не верю в это. Кокетничаете?
Молодой человек простодушно развёл руками.
– Боже упаси.
– Ну как же, чёрт побери! Это же очевидно: теперь всему конец! Конец целой эпохе, целой