Постепенно Бюро № 2 стало равноправным производственным отделом Спецкомитета. И, как и всякий производственный отдел, он «забюрокрачивался» и «заболачивался».
«Нелепо полагать, что разведывательная информация из-за рубежа всякий раз была «лакомым кусочком», без которого наши ученые не могли сделать и шага. Конечно, всякий полученный разведкой материал – уже огромное достижение. Другой вопрос, каково реальное значение добытой информации и что из нее было в действительности использовано на практике. По разным причинам и далеко не всегда добытые сведения оказываются востребованными»[255].
Разведчики очень часто меряют свои успехи в «листах» переданной информации. Показательно, что когда в 1942 г. обсуждалась кандидатура научного руководителя советской атомной программы, одним из существенных соображений при выборе было то, что «кандидат» должен уметь быстро оценивать данные разведки. Как пишет Жорес Медведев,
«позиция НКВД в этом выборе была важна прежде всего потому, что выбранному “лидеру” нужно было знакомиться в разведуправлении НКВД с большим количеством документов, многие из которых даже в НКВД никто не мог прочитать. Они состояли из формул, схем, расчетов и объяснений на английском языке. К этому времени в НКВД накопилось уже около двух тысяч страниц сугубо научных материалов. Любой физик, которому доверили бы руководство проблемой, первые месяцы должен был бы работать в НКВД, а не в лаборатории»[256].
К 1945 г. листов стало еще больше. Как вспоминает Я.П. Терлецкий,
«в сейфах Отдела “С” находилось около 10 000 страниц этих, в основном американских, секретных отчетов»[257].
Не знаю, как разбирались в этих «тысячах страниц» физики Я.П. Терлецкий и А.Н. Рылов, но даже после их экспертизы для рассмотрения на Научно-техническом Совете Спецкомитета правительства СССР по атомной проблеме под грифом «Совершенно секретно (Особая папка)» порой (в данном случае это было 8 августа 1946 г., судя по дате совершенно секретной записки П.А. Судоплатова к П.Я. Мешику, рассекреченной 15.11.1993 г. и опубликованной в мемуарах П.А. Судоплатова[258]) представлялись такие добытые разведкой материалы, как, например, «Обычное решение алгебраических многочленных уравнений» на 45 листах[259] или «Кинетика образования реактива Гриньяра» на 24 листах[260].
С точки зрения «обычного» математика или химика эти материалы тривиальны и даже на гриф «Для служебного пользования» претендовать не могут.
Но у разведчиков другой взгляд – важно не только содержание документа, но и то, где и как он получен, его принадлежность тому или иному лицу или организации, связь с той или иной проблемой. Листок ясеня – ботаническая банальность. Но если выясняется, что этот листок упал с дуба, эта информация – серьезный повод для ботаника задуматься.
Но такого рода информация – об обстоятельствах получения тех или иных документов – в советском атомном проекте никогда не раскрывалась разведкой перед учеными.
Действовало абсолютное