– Цену себе набивают. И.В. Сталин рассмеялся:
– Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.
Я понял, что речь шла о работе над атомной бомбой»[209].
Верить в данном случае маршалу или нет – вопрос не принципиальный. Хотя такие авторитетные историки советской военной разведки, как А.И. Колпакиди и Д.П. Прохоров, в своей фундаментальной книге «Империя ГРУ. Очерки истории советской военной разведки» приводят эту цитату из мемуаров маршала Жукова по первому изданию (1970 г.) в качестве серьезного свидетельства того,
«что И. Сталин и другие советские руководители были прекрасно осведомлены о разработке американцами атомной бомбы»[210].
Мне кажется, что этот пассаж Жукова 1969–1970 гг. – явная «вставка», придуманная как для дезавуирования мнений Трумэна и Черчилля о том, что Сталин «ничего не понял», так и для демонстрации собственной осведомленности Георгия Константиновича об «атомных делах» в 1945 году.
Несколько по-иному рассказывает этот эпизод сам Молотов:
«В Потсдаме Трумэн решил нас удивить. Насколько я помню, после обеда, который давала американская делегация, он с секретным видом отвел нас со Сталиным в сторонку и сообщил, что у них есть такое оружие особое, которого еще никогда не было, такое сверхобычное оружие… Трудно за него сказать, что он думал, но мне казалось, он хотел нас ошарашить. А Сталин очень спокойно к этому отнесся»[211].
Как видим, в изложении Молотова нет при этом разговоре маршала Жукова и нет упоминания необходимости беседы с Курчатовым.
Как бы то ни было, очевидно, что Курчатову сообщили о взрыве в Аламогордо вне зависимости от того, что слышал Жуков от Сталина в Потсдаме и что понимал он в «атомных делах» в 1945 году.
На самом деле в сообщении Трумэна были две исключительной важности новости. Одна – для Сталина: атомная бомба – не фантазии ученых, а уже реальное страшное оружие. Вторая – для Курчатова: американская конструкция атомной бомбы работоспособна.
К этому времени у Курчатова благодаря работе разведки уже были весьма подробные данные о конструкции плутониевой американской бомбы. После Хиросимы и Нагасаки и у Сталина не осталось никаких сомнений в том, что Трумэн в Потсдаме сказал ему правду, а не «подкинул дезу». И Сталин решил взяться за создание своей атомной бомбы всерьез.
Вопрос об атомной бомбе перешел из разряда важных, но «научно-гадательных», в разряд важнейших военно-политических.
К делу!
И 20 августа 1945 г. был создан Специальный Комитет под руководством Берии, которому поручалось не «изучать» и «исследовать» урановую проблему, а осуществить «разработку и производство атомной бомбы»[212].
При этом эмоциональное сталинское «Я» требовало – делать как можно скорее! При любых затратах – скупой платит дважды! А жадный – трижды!!! Если не будет бомбы – нас или уничтожат, или «сомнут». Ни в какие другие исходы он не верил – или они нас,