Оттолкнув партнершу, он открыл дверцу, вывалился из машины, добежал до темного угла и начал с облегчением выливать из себя накопившееся за ночь безобразие. Потом он вышел на улицу и принялся ловить такси, прикрывая голову перчатками от ледяного дождя. Очень хотелось отлить, но было негде. Плюнув, он полез к фонарному столбу через сугроб и провалился по колено в коричневую жижу. Вот, собственно, и все приключения. Ничего особенного, незачем Капитолине было переживать, да и фамилия ее девичья, Слонис, ничем не лучше его собственной.
На все выходные Турхельшнауб заперся в квартире, как гребаный монах. Помучавшись вдоволь угрызениями совести и сожрав кастрюлю жирного куриного супа, он протрезвел и в ночь на понедельник уснул здоровым и освежающим сном. Приснилось ему пророческое видение, будто понедельник – это демоническое чудовище на шкале времени – остался далеко позади за поездом метро, мчавшим его к небывалым приключениям. На стеклянной двери офиса банка, как это давно следовало сделать, повесили ржавый замок и табличку «Опечатано в связи с утратой доверия». А впереди вырисовывались берег моря, закат и обнаженная всадница неописуемой красоты, мчавшаяся галопом на белом коне. Всадница была почти так же красива, как тетя Рива из Черкасс, в которую юный Вениамин навсегда влюбился в тринадцать лет, только, помнится, у тети Ривы груди были на три размера меньше. «It must be a gimmick how to finish fucking job forever…»1 – шептал разомлевший Турхельшнауб, пуская слюну в подушку.
Прерывать сладкую фазу предрассветного сна было невыносимо. Выдирать мозг из счастливого отпуска ночи казалось насилием над личностью. Включаться в муторный поток серой действительности было насколько же тягостно, как всплывать со дна реки, если ноги застряли в бочке с застывшим цементом. Турхельшнауб предпочел бы застрелиться, лишь бы не вставать. Но что делать? Дверной звонок минут десять заливался соловьиными трелями. Какая же безмозглая тварь трезвонит в такую рань? Ноги вырвать и спички вставить. Он неимоверным усилием воли преодолел гравитацию, сориентировался в пространственных координатах, натянул тренировочные штаны «Адидас», потертую майку, засунул ноги в резиновые шлепанцы и посмотрел на будильник: целых сорок три минуты до сигнала. Кряхтя, как больной туберкулезом каторжник, он поплелся открывать дверь.
– В ваших трубах протечка! Вы нас затапливаете! Да, заливаете, с потолка прямо на нос хлещет!
На пороге стояли две возмущенные гражданки-соседки. Голос