Он тоже спал тревожным похмельным сном, просматривая, как в кино, детские инфантильные сны, уносившие подальше от безрадостной реальности. Хорошо, что впереди выходные: будет время прийти в себя и переварить обрушившиеся неприятности. Другой бы на его месте жил припеваючи и по пустякам не заморачивался: до воскресенья можно еще и гульнуть с друзьями в клубе. Кто угодно, но только не Вениамин Турхельшнауб. Слишком он был ранимый и впечатлительный, чуть что – впадал в беспокойство. Депрессия как будто вылезала из медицинского учебника, материализовалась и ходила за ним по пятам, как тощая, изголодавшаяся по жестоким играм девочка-подросток.
Суббота и воскресенье прошли в метаниях души. Он варил себе куриный суп, безуспешно дозванивался жене. Турхельшнауб плохо переносил нервное напряжение. Заболев меланхолией, он становился противен сам себе, в мозгу гудело бесконечное тупое нытье. Говорят: внутренний диалог. Он ощущал по-другому: будто два незнакомых придурка в голове сводили счеты, а он как бы смотрел бездарный и бесконечный сериал ни о чем. В периоды упадка казалось, что в черепе завелась холодная склизкая медуза. Вдобавок душило чувство вины: трудно объяснить себе, зачем ты вляпался в очередной виток позорной мелодрамы. Затурканный жизненными коллизиями Турхельшнауб испытывал подобное частенько, почти каждую неделю.
Что бы там ни думала его жена Капитолина, на эту чертову пятничную корпоративную вечеринку он идти категорически не хотел. Офисные часы и без того длились слишком надрывно и утомительно. Каждый понедельник он являлся на работу с настроением каторжника. Понедельник растягивается сначала на неделю, а потом на год, в одну сплошную полосу мелких, ранящих душу конфликтов. Он называл офисные будни в банке одним емким словосочетанием: «кровавый говнозамес». Едко, но справедливо. Ни малейшего желания видеть в неформальной обстановке двуногих пираний, по ошибке именуемых коллегами, он не испытывал. Пусть они там беснуются под рокочущие ритмы современной музыки без него, как макаки в зоопарке, а он с удовольствием полежит на диване со вторым томом «Истории Византии».
Однако пойти пришлось. Турхельшнаубу прозрачно намекнули, что начальство в лице председателя правления Витопластунского желает лично провести с ним беседу после корпоратива. Какая, сука, досада! Охваченный приступом нервной дрожи, он простоял весь вечер в углу с перекошенным лицом, щедро подбадривая себя марочным коньяком, благо последней лился рекой. К моменту встречи с начальством, достигнув состояния розовой свиньи, он преувеличенно застеснялся сам себя и оттого нализался в хлам.
В кабинет шефа он вошел, что называется, «на бровях», но вошел твердо, переступая ногами как отставной летчик, без посторонней помощи. Достижение, достойное, сука, продвижения по службе. Какая