На мгновение свет ламп заслоняет лицо наклонившегося анестезиолога. На нём брезгливое и жалостливое выражение, с каким смотрят на попавшую под машину кошку.
– Мы сейчас сделаем премедикацию. Это успокоит. Можете почувствовать слабость.
В вену небольно вонзается игла. Чьи-то руки одновременно подсоединяют манжетку для изменения артериального давления. На грудь ставят электродные датчики для регистрации электрокардиограммы.
Я прислушиваюсь к себе, пытаясь почувствовать момент действия препаратов. И, кажется, в это самое время теряю сознание.
13
– Вы слышите меня? – звучит в темноте чей-то голос.
– Да, – говорю я трудным шёпотом.
Первое ощущение, которое возвращает меня из небытия, – сильная боль в горле. Точно пока я спал, у меня началась ангина. Потом я вспоминаю про интубацию трахеи. Про искусственную вентиляцию лёгких. Наверное, мне только что достали эту самую интубационную трубку, вот и саднит гортань.
Свет в операционной проникает даже через закрытые веки. Кроме боли в горле, я больше ничего не чувствую. Мне хорошо и спокойно, хочется просто спать и долго не просыпаться. В какой-то момент я и на самом деле проваливаюсь в сон, но прихожу в себя, когда меня принимаются перекладывать с операционного стола на каталку.
Лампы на потолке медленно проплывают надо мной, пока меня везут в реанимационную палату. В палате я делаю попытку самостоятельно перебраться с каталки на койку, но сильная боль внизу живота сразу отнимает все силы. Точно меня несколько раз ткнули ножом, но не зарезали насмерть, а лишь оставили калекой.
Андролог здесь, рядом. Он не улыбается, но и не выглядит встревоженным.
– Всё хорошо? – спрашиваю я.
– Да, операция прошла нормально. Как вы себя чувствуете? Головная боль, тошнота?
– Живот ноет.
– Швы будут болеть несколько дней. Если сегодня боль усилится, скажите. Дадим обезболивающее. Постарайтесь не вставать несколько часов, а к вечеру уже можно. Тогда переведём обратно в вашу палату. Сутки побудете у нас, потом отпустим домой.
– Спасибо, – я киваю. После наркоза всё вокруг кажется каким-то зыбким. И глаза точно не поспевают за движениями головы.
Когда он уходит, я приподнимаю простынь и смотрю на своё тело. Прямо под пупком приклеена пластырем плотная марлевая блямба. Ещё две – справа и слева от лобка, который меня попросили побрить перед лапароскопией. Сильнее всего болит там, где пупок. Отзывается на каждое движение. Я опускаю простынь и закрываю глаза. Какой смысл жаловаться на боль, которая всё равно пройдёт?
Так истекает час или два. Я скольжу по поверхности сна, как водомерка по луже, не проваливаясь в него с головой и не выныривая из дрёмы. Теперь в моём теле есть титановая клипса, которая останется внутри навсегда, до самой смерти. Когда год назад у меня выпал зуб, я долго мучился