– Наше здоровье, – мрачно салютую бокалом, – наше бедное репродуктивное здоровье.
Смартфон жены мелодично пиликает, уведомляя о новом сообщении. Она берёт его и сосредоточенно что-то пишет в ответ. Я делаю очередной глоток. Горячо и сладко.
– Стойте… Стойте… не обижайтесь. Это всё опиум, – утешает меня Харламов. – Одевайтесь, звонили из Баскервиля. Там какая-то собака. Одевайтесь, поехали.
Я складываю губы трубочкой и медленно выдыхаю воздух. Хочется включить свет и прогнать все тени, что толпятся в комнате.
– Кстати, – вдруг говорит Люся, – хотела тебе кое-что показать. Пока ты ещё что-нибудь соображаешь.
Я криво ухмыляюсь в ответ. Мне хочется вложить в эту гримасу своё презрение к её косности и самодовольству. К этим глупым и пошлым шуткам, которыми она накачивается так же, как я напиваюсь коньяком. Но получается жалко. Почти виновато. Наверное, я и правда в чём-то виноват, раз так себя чувствую.
Жена идёт в ванную, и я, воспользовавшись передышкой, зажигаю свет и закрываю жалюзи. По телевизору начинается реклама.
– Смотри, – говорит Люся, возвращаясь.
Она протягивает мне узенькую картонную полоску. Половина её выкрашена в синий цвет. На конце чёрная отметка. Посередине чёрточка красно-коричневого тона. Я знаю, что это такое. Сто раз уже видел. Тест на хорионический гонадотропин человека, вот что это.
– И что? – говорю я.
– Тест на беременность. Отрицательный, конечно. Я не беременна. А ты пей дальше.
Реклама прерывается. Люся выключает телевизор на полуслове, и я тоже не знаю, что мне сказать. Я только чувствую, что должен объясниться и донести свою позицию, но руки опускаются в бессилии и отчаянии. Точно невидимые пальцы сжимают горло. Точно у меня больше нет слов. Нет своих слов. Ни одного.
Люся оставляет тест на столе и уходит в нашу спальню. Я допиваю коньяк. Потом, чувствуя, что мне не хватает воздуха, открываю окно. В воскресенье вечером дороги пусты. Только маршрутное такси гудит двигателем, взбираясь на небольшой подъём.
– Если ты решишь сейчас поехать куда-нибудь в гости, купи мне выпить! – кричу я в тишину квартиры.
Большая тёмная бабочка залетает в окно и принимается метаться под потолком. Я решаю, что это плохая примета.
12
– Раздевайтесь, – говорит медсестра, – Ваши вещи отнесут в палату, не беспокойтесь.
Она хорошенькая. Тёмное каре очерчивает её лицо, словно багет картину. Нежные линии белья проступают под полупрозрачным белым халатом. Я смотрю на очертания её лифчика и нервничаю ещё сильнее. Не из-за вещей, конечно. И, в общем-то, не из-за того, что мне нужно раздеться.
– Всё снимайте, – поясняет она, мельком взглянув, как я вожусь со штанами. На полу операционной чисто, но я всё равно чувствую себя неудобно босиком где-либо кроме пляжа или собственной квартиры.
Я