– Но, Николя, – с улыбкой возразила она, – говорят, в спальне у вас уже висит одна картина, и там вы с государыней изображены в виде Аполлона и Венеры.
– Тс-с! – он прикрыл ей рот рукой. – Не говорите об этом громко, любовь моя, цесаревич Павел много раз просил меня уничтожить эту картину, и, когда он станет императором, боюсь, у меня не будет выхода.
Взглянув на украшенные бриллиантами настенные часы, князь со вздохом поднялся и начал одеваться. После ухода любовника Варвара Филипповна кликнула Марью и велела подать свою одежду.
Дворовые Марья и Фрол, проданные Новосильцевым князю Юсупову, продолжали прислуживать и в отстроенном заново доме. Князь и Варвара Филипповна, превратившие его в место своих свиданий, могли положиться на их молчание – старые слуги скорее умерли бы, чем выдали тайну «барышни», которая выросла у них на глазах, хотя к ее встречам с любовником они относились с неодобрением. Вот и теперь, помогая Варваре Филипповне одеваться, Марья сердито бубнила:
– Греха не боитесь, барышня, вы с барином Сергеем Николаевичем в церкви венчаны.
– Молчи, надоела, – буркнула Варвара Филипповна.
– Еще года нет, как старый барин помер, – продолжала бурчать Марья, – а вы ни разу за упокой души его у попа ни заказали. И траур сколько положено не носили.
«Старый барин» Филипп Васильевич на три месяца пережил старшего сына и тихо скончался в Москве, так и не узнав о смерти Захари – с общего согласия родственников решено было ему не сообщать. Московский дом и все имевшиеся у него деньги старик, как и собирался, оставил сыну Ивану Филипповичу, в семье которого провел последние годы жизни. Обиженная на отца Варвара Филипповна и вовсе не стала бы надевать по нему траур, но этого требовали правила приличия. Однако обстоятельства сложились для нее, можно сказать, удачно. К моменту смерти отца она уже носила траур по брату Захари – тоже, без особого удовольствия, но семью брата хорошо знали в петербургском обществе, и иначе было нельзя. У старика же Новосильцева близких друзей в Петербурге не было, три года отсутствия почти стерли его из памяти знакомых, так что спустя два-три месяца уже никто точно не мог бы сказать, когда он покинул этот грешный мир, и по кому, собственно, носит траур мадам Новосильцева. Лето Варвара Филипповна провела у приятельницы по Смольному Натальи Буксгевден в Лигово, куда постоянно наезжал Юсупов, и где сельская простота траура не требовала, а по возвращении в Петербург носить знаки скорби уже не стала – ей вовсе не улыбалось пропустить еще один бальный сезон. Поэтому слова Марьи раздосадовали ее, и она сердито прикрикнула:
– Не вздумай