Это была не безнадежность. Безнадежность – это отсутствие надежды, а для этого надо иметь четкое представление о самой надежде. И это не было горе, отчаяние или гнев. С любой из этих эмоций он бы справился.
Это была пустота. Бездонная, пустая черная дыра, в которой нечем было дышать и которая поглощала его целиком.
Функционировать он мог и в этой пустоте, этому он уже научился. Если ничего не делать, люди не оставят тебя в покое, а их сочувствие и беспокойство будут лишь сильнее заталкивать в пучину.
Он мог ходить, говорить, существовать. Он только не мог жить. Такое у него было ощущение, когда на него накатывала эта пакость. Ходячая смерть – вот как он себя чувствовал.
Такое же ощущение у него было после гибели Джека, когда под действием наркотиков боль пузырилась и отступала, а мысли о случившемся устилали дорогу к забытью.
Но функционировать он мог.
Он закончил работу, запер участок. Приехал назад в «Приют», пошел наверх, к себе в номер. Разговаривал с людьми. Не помнил, с кем и о чем, но помнил, как двигал губами и изо рта вылетали слова.
Он поднялся к себе и запер дверь. И теперь сидел в темноте.
Какого черта он здесь делает, в этом захолустье? Холод, мрак, безлюдье… Неужели он такой прямолинейный, такой предсказуемый, что ничего другого не придумал, как выбрать себе город вечной зимы, в точности отражающий его внутреннее состояние?
И что он хотел доказать своим выбором? Тем, что приехал, нацепил жетон и делает вид, что ему по-прежнему нравится его работа? Прячется – вот что он на самом деле делает. Прячется от себя, от того, кем он был раньше, от того, что потерял. Но это же невозможно – прятаться от того, что сидит в тебе каждый час и каждую минуту и только того и ждет, чтобы выскочить и плюнуть тебе в лицо.
Он запасся таблетками. А как же! Привез с собой немалый запас. Таблетки от депрессии, таблетки от бессонницы, чтобы уснуть глубоко – без ночных кошмаров.
Все это он давно бросил пить, поскольку от депрессии или бессонницы лекарства не спасали, зато он переставал ощущать себя.
Вернуться он не мог, двигаться дальше – тоже, почему бы тогда не осесть тихонько здесь? Погрузиться в этот мрак. Погружаться в него все глубже и глубже, до тех пор, пока не останется никакой возможности выползти на свет из этой пропасти. В глубине души он понимал, что здесь ему самое место – в этой темноте и пустоте, здесь он может упиваться собственным страданием.
А что? В этом состоянии даже хозяйство вести можно. Находятся же чокнутые, которые живут в картонных коробках под каким-нибудь мостом. Простая, незатейливая жизнь в картонной коробке – никому от тебя ничего не нужно.
Ему вспомнилась поговорка: «Как дерево упало, так пусть и лежит». Что зря трепыхаться?
Сама мысль о том, чтобы осесть здесь и хоть как-то наладить свою жизнь, была ему отвратительна.
Так. Если сейчас не спуститься на первый этаж, кто-нибудь явится к нему наверх. А это будет еще хуже. Он поднялся, не сдержав проклятий, –