– А Маркс тут причем?
– Так мы же это… Потомки его. Верные сыны и наследники.
– Ох, голова дурная! Ну, дурная! – дед поправил на Валентине одеяло. – Маркс, небось, и не пил совсем. Книжки ученые писал. Когда ему было пить?
– А вот и пил – и, кстати, немало. И нас, русских, он с Энгельсом, ой, как не любил. Можно сказать, ненавидел. Сколько грязи они на нас вылили. Одессу с Москвой и Севастополем с землей предлагали сравнять. У них, говорят, и Гитлер много чего понабрался.
– Да что ты такое буровишь-то?
– Все правда, дед, – устало вздохнул Валентин. – Вы про это не знали, да и мы только-только начинаем узнавать. А оно так все дико, что и знать-то про такое не хочется.
– Тьфу ты! Типун тебе на язык! Раньше б тебя за такие слова живо в командировку дальнюю спровадили.
– Кончились, дед, времена командировочные! Аллес цузамен!
– Дурень ты, Валька! Дурень и балабол. Командировочные времена никогда не кончаются. Это вам мозги сейчас пудрят, отвлекают. А потом возьмут за кадык и вставят по самое не балуй. Распустили языки, обормоты… – дед сердито закряхтел. – Я вот сегодня тоже про Бабеля брошюрку одну читал…
– Про бабеля? Ну ты даешь! Про бабелей в твоем-то возрасте!
– Дурень! Это фамилия такая!
– А-а… В смысле, значит, Бебель?
– Чего? Да нет, вроде – Бабеля.
– Жаль. А то у нас улица есть. Имени Бебеля. Бабеля нет, а Бебеля – сразу за рынком. Вертлявая такая, длинная…
– Ты выслушай, ботало! Я про другое хотел… Почитал я, значит, и не очень понял, он – что, командир был, писатель или из бандитов?
– Вопросы ты задаешь, дед!
– А как ты хотел. Не тебе одному про историю коросты колупать… Так кто он все-таки – писатель или командир? Бебель-Бабель этот?..
Валентин задумался, а, задумавшись, скоропостижно и уснул. И снились ему Гоголь с Гегелем и Бебель с Бабелем – все четверо в мушкетерских накидках и голубых беретах, с аксельбантами и в надраенных берцах, шагающие в обнимку по улицам революционного города. Не то – Питера, не то – Лондона. И толпы бритоголовых урок с праздничными транспарантами приветствовали славный квартет радостным матом. Шипастые роккеры, понтуясь, проезжали мимо на огромных мотоциклетах и потрясали раздвоенными пальцами, а с крыш лупили по небосводу из автоматов перманентно угнетаемые африканцы. Не иначе как потомки Анжелы Дэвис. Башня Биг-Бена мерно отбивала полдень, и надрывались Кремлевские Куранты, силясь заглушить западный рэп. Только вот в небе разгоралось уже нечто новое – куда более смрадное и разлагающее, что обещало всей планете единый и безрадостный трындец…
Валентин шумно дышал, временами хрипел. Спать после водки было трудно и муторно, но выбирать не приходилось. Он спал и мучился – от снов, от яви, от своего прошлого.
Глава 4
По экрану