Стеллу такая ситуация почти что совершенно устраивала.
***
По прошествии недели, вновь вернувшись на занятия, Стелла, – активно пользуясь теми слухами, что стали ходить вокруг её «прогрессирующей болезни», – стала просто «отсиживать» уроки, проявляя полнейшее равнодушие к предстоящим выпускным экзаменам.
Девушка донельзя сократила общением с одноклассниками, – и если раньше её беседы со сверстниками сводилось хотя бы к утреннему приветствию, то теперь она стала пренебрегать даже этим.
В минуты перемен между уроками она каждый раз спешила уйти дальше от духоты классной комнаты и от постоянных криков ровесников, – которые, казалось, не могли просидеть в тишине даже доли секунды.
Стелле хотелось движения.
Она мечтала бежать, бежать…
Из школы обратно домой девушка теперь ходила нарочно выбирая самые длинные пути, – а сразу же после ужина и подготовки домашних заданий старалась поскорее улизнуть подальше из дома.
Несмотря на столь яростное желание действия, определённой цели у этих прогулок, надо сказать, не было.
Стелле просто хотелось ходить, бегать, а когда её тело уставало – бороздить улицы быстрым шагом.
Это было бы странным, – если бы вместо Стеллы заняться подобным решил кто-либо другой.
Однако, для себя она считала это занятие подходящим.
Постепенно, её новые привычки стали приносить свои плоды.
С удивлением девушка заметила, что стала намного лучше, полнее чувствовать вкус пищи, обонять запахи. Все её ощущения, казалось, заиграли яркими красками.
И это ещё не всё.
Из-за появившейся умеренности в еде она постройнела и вытянулась. Её сильно отросшие волосы приобрели непривычный оттенок. В мышцах (в кои-то веки) начала проявляться сила. И, мало того: Стелла готова была поспорить, что какие-то странные, не с первого взгляда уловимые, но всё же явные изменения начали происходить не только с её телом, но даже и с чертами её лица.
Впрочем, последнее, – касательно лица, – она могла (как и многие подростки её возраста) сама себе просто надумать.
В любом случае, Стелла была, можно сказать, довольна происходящим. По-настоящему омрачало её разве что только одно-единственное обстоятельство: навязчивая забота родителей.
Они, правда, раздражали её. Не проходило и дня, чтобы она не задумывалась о том, как сильно она хотела бы жить где-нибудь далеко, чтобы не было этих постоянных разговоров о ней: разговоров, которые отец и мать регулярно устраивали, нависнув сверху подобно двум строгим учителям, и разговоров, что они вели между собой в соседних с ней комнатах – уверенные, по всей видимости, в том, что она их не слышит.
Бывало (изредка), – Стелле становилось стыдно за эти свои мысли. В такие минуты она чувствовала,