Он и не помнил, как доволок этого упыря до леса. Рухнул на колени, стряхнул его с себя, завалился в кустарник. Звуки боя доносились словно из-под толщи земли. Трескотня ППС путалась с трескотней немецких автоматов. Прогремели два взрыва, все стихло. Он завыл от отчаяния, стал долбить кулаком мягкую землю. Встал на колени, перевернул неподвижное тело. Испачкался в крови, брезгливо вытер руки о траву. Приложил ухо к груди фрица – вроде постукивало сердце. Взвалить эту глыбу на себя сил уже не было. Волок по земле, натыкаясь спиной на деревья, падал, сжимал прочный воротник эсэсовского мундира, волок дальше. Трещали сучья – кто-то рвался за ним. Он бросил фашиста, передернул затвор, поднялся, чтобы дорого продать свою жизнь. Полоснул по темноте и даже ухом не повел, когда одна из пуль рикошетом отлетела от дерева и едва не откусила ему нос.
– Леха, ты окончательно сбесился! – завопил Вершинин, выбираясь из ямы. – А ну немедленно прекрати стрелять!
– Мишка, твою мать… – Он обнимал товарища, не стесняясь слез, сжимал его так, что позвоночник трещал. – Тебя же убили, Мишка, я слышал два взрыва…
– Да перестань ты меня лапать! – Вершинин вырвался из медвежьих объятий. – Леха, уйди, ты ведешь себя как девчонка… Их всего трое было, эка невидаль, одного сразу положил. А гранаты… это я бросил. По-моему, им хватило. Пошли отсюда, Леха, фигня осталась…
Они тащили «языка», пока не подкосились ноги, пока не стало рвать от чудовищного напряжения. Их подобрала дозорная группа второго взвода разведроты под начальством сержанта Аничкина. Зорин плохо помнил, как из оврага вырастали скользящие тени, светили в лицо, подставляли плечи, говорили по-русски, сильно окая. Зато отлично запомнилось, как кто-то из разведчиков опустился на колени перед пленным немцем, осмотрел его в свете фонаря и недоуменно спросил:
– Парни, а на хрена вы этого покойника тащили? Он же готов, пульса нет…
Впервые за три года он испытывал такое унижение. Затопила горячая тяжесть стыда. Товарищи по взводу встретили гробовым молчанием, Мишка Вершинин куда-то пропал, комроты Калмаков хмурил брови и старательно отворачивался.
– Не нужен нам этот «язык», товарищ капитан, – настаивал Зорин, – он рассказал все, что знал. Стало быть, фашистскому «языку» в штабе поверят, а сержанту Советской армии – хрен? Немцы готовят контрнаступление, на позиции стягиваются отборные танковые части СС, возможна заброска в тыл парашютистов из диверсионного батальона… Как же так, товарищ капитан? Я действовал строго по инструкции, мы выходили предписанным маршрутом, с живым и здоровым «языком». Откуда взялось минное поле? Не поверю, что про него не знали в штабе дивизии. Там наши уже подрывались – давно, правда…
– Не знаю, Алексей, ума не приложу, почему так вышло, – бормотал расстроенный ротный. – Это явно ошибка, ты же знаешь, какой у нас бардак. Где-то не учли, забыли, не знали, понадеялись на авось…
Информация,