Забили нам головы ложным патриотизмом – Родина, родная партия, долг. По сути дела, если разобраться, то верхушка этой самой партии эксплуатирует и Родину вместе с нами, олухами и рядовыми членами партии, как чёрных рабов; и мы ещё должны проливать свою кровь за эту неблагодарную мразь, да ещё и быть обруганными, голодными и презренными. Люди для наших правителей всего-навсего быдло; их так много – как грязи. Перебьют? Ещё нарожают – проблема легко восполнимая. Бабы у нас плодовитые – призовут, пообещают, и дело в дамках. Не раз так было, и не раз так будет.
Но эти рассуждения я держу глубоко в подсознании – трепещу от их дерзости даже сам. За эти вольности самая суровая кара – Сибирь и гибель не только мне, но и всему моему роду. Особенно сейчас, недаром НКВД в каждом полку денно и нощно выискивает неблагонадёжных и всевозможных врагов народа. Малейшая оплошность, и лучшее, что ожидает провинившегося, – штрафбат.
Утро 25 сентября 1942 года было сразу же испорчено налётом вражеской авиации. После хорошего завтрака хотелось пить, но воды не было ни капли. Выпили по хорошему глотку шнапса, но это лишь усугубило положение – пить захотелось ещё сильнее.
Наш участок обороны остался командованием забытым. Видно, на других направлениях положение было ещё хуже. Нами никто не интересовался. Людей у меня не было, послать с докладом в штаб батальона о положении дел у меня во взводе – некого.
Глядя на лежащие на асфальте силуэты вражеских солдат, виднеющиеся сквозь повисшую удушающую гарь, смешанную с пылью, я задумался. Не может такого быть, чтобы немцы не позаботились о своих погибших товарищах и не попытались предать их земле. Трупы лежат под палящими лучами солнца уже вторые сутки и, по-видимому, стали разлагаться.
Днём наверняка фрицы не станут рисковать, а вот предстоящей ночью, именно ночью, попытаются осуществить операцию и вытащить из нейтральной зоны своих погибших солдат. Если логически рассуждать, то выходило: если к утру трупы останутся на дороге, то следует в тот же день ожидать на этом участке крупного наступления противника, которое заодно решит и эту проблему.
Этой терзающей меня мыслью я поделился со своими бойцами. Они одобрили идею организовать засаду возле дороги вблизи убитых немецких солдат сегодня же, как только стемнеет.
Вместе со мной нас осталось в живых от всего взвода шесть человек, ни посыльные, посланные мной для связи в штаб батальона, ни те два пулемётчика, которых я направил сопровождать раненого сержанта Кротова на переправу, назад не вернулись. Посылать на эту рискованную операцию людей и, может быть, даже жертвовать ими мне сильно не хотелось; упускать же такой благоприятный случай – грешно и неоправданно. И тогда я решил, что выполнять её должны добровольцы.
– Разрешите мне выступить на это задание, – заявил сержант Сердюков.
– И я пойду, – вызвался Ермилин, – дорога мне хорошо известна, я только что там был