А что касается «всей зарплаты» – Лена и так отдавала матери все, что платил ей Кабээс… О деньгах, которые давал ей Олег, она матери не говорила, но видела, что та о них догадывается.
И с некоторых пор между ею и матерью возникла некая недосказанность, которая постепенно росла… Кирпичи непонимания складывались постепенно в стену отчуждения, и Лена чуть не воочию видела этот процесс, но не хотела ему мешать, как и не хотела анализировать – что, почему, да как.
Не хотелось ей об этом думать.
Жизнь ее текла безмятежно, счастливо, спокойно. Лена чувствовала себя, как новобрачная во время свадебного путешествия.
Эйфория, Золотой Порошок. Золотые невесомые нити везде, во всем – они струятся и сверкают в воздухе, обвивают все вокруг, обволакивают и струи летнего дождя, растекаются легкой светящейся дымкой над невской спокойной водой. Даже в бензиновом выхлопе Его машины чудится ей, что повисает, висит, пока не рассеется, легкий оттенок цветочного аромата. Папоротник. Цветущий папоротник. Мощный, могучий, грозно-красивый, властно-таинственный, непостижимый…
…Явно вдохновленный поездкой на Валаам, Олег вскоре предупредил Лену, что покупает тур на них двоих в Испанию, и Лена сдуру сообщила об этом матери (ведь они собирались уехать на две недели). Как следствие, отправиться им туда была не судьба: мать внезапно заболела. Она лежала в постели, лицо ее, располневшее и обрюзгшее, полыхало – то ли гневом, то ли приступами гипертонии; она часто и тяжело вздыхала и на все вопросы отвечала: «Отстаньте, дайте мне сдохнуть, в конце концов…» Пришлось Лене остаться дома и ухаживать за ней. «У тебя же еще сестра есть, – мягко сказал ей Олег. – Кирка? Кирка ничего не умеет и уметь не хочет, – в отчаянии пожаловалась Лена, – когда дома одна остается, жрет одно печенье, ни пельменей, ни сосисок никогда себе не сварит, как мать на нее оставить… Таблетки она матери так утром и не дала, забыла, а я уехала на работу, когда она еще спала». Олег промолчал, а на следующее свидание приволок килограммовый мешок каких-то сушеных черных ягод. «Черноплодка, – пояснил он заинтересованной Лене. – Ядрена ягодка…» И действительно, – после чаёв с черноплодной рябиной мать, заметно повеселевшая, – то ли от того, что удалось испортить Лене праздник, то ли и правда поздоровев, – уже снова была на ногах и кричала яростно на Лену: «Бандит, бандитская рожа, как ты с ним можешь… тьфу!!!»
Лена сбегала из дома к Алине. Та слушала ее излияния – как она скучает по Олегу – и говорила: «Ну позвони же ему, чем так маяться… – Нет, – твердо говорила Лена, – он такой серьезный, занятой, не буду я навязываться… да и настроения нет». Но Олег звонил сам: «Ты где? – У Алины». Он молча бросал трубку и уже вскоре раздавался звонок в дверь подруги: Олег являлся, чтобы отвезти Лену к себе домой. В своей холостяцкой чистой квартире усаживал ее на диван, пытался накормить ужином, смотрел