Прекрасно помню, что дома у нас не было практически ничего, что можно было бы заложить. У моей матери не было ни колец, ни другого золота. Единственной золотой вещью было обручальное кольцо, но его, как утверждала она сама, она бы ни за что никогда не заложила. Зато у нее были простыни из приданого, на которых мы никогда не спали (когда девушка выходила замуж, ей давали четыре-пять пар льняных простыней с инициалами, «Т» – Терцани и так далее). Так вот, они хранились в том самом комоде с мылом и лавандой, где прятались деньги. У нас было две-три пары хороших льняных простыней, которые мы, когда деньги заканчивались, относили в Монте ди Пиета. Отлично помню – это одно из самых первых болезненных переживаний моей жизни, – как моя мать крепко держала меня за руку (а я был совсем маленьким), в другой руке у нее была сумка с этими простынями. Она оглядывалась вокруг, чтобы убедиться, что никто из знакомых не видит, как она заходит в это оскорбительное для нее место позора, бесчестия.
Смеется.
Помню, как она говорила: «Вперед, можно!», и мы быстро проскальзывали внутрь и направлялись к большим прилавкам, где брали простыни. Там нас ждал один и тот же сотрудник, который говорил: «Ммм… за эти… три, ну хорошо, четыре лиры…» Больше не давали. Если простыня стоила 50 лир, тебе давали только пять. Но эти пять лир спасали тебе жизнь. Спустя две недели ты приносил назад эти пять лир с процентами и простыни возвращали. Это возвращение за простынями было новым испытанием – снова нужно было озираться, чтобы никто не увидел.
Самые первые запомнившиеся мне детские переживания – унизительные походы в Монте ди Пиета, понимание того, что мои добрые и замечательные родители, по сути, очень слабые и уязвимые люди.
Смеется.
Осознание этого послужило для меня, в некотором роде, двигателем. Я помню, что еще маленьким я каким-то образом понял, что должен вырваться из этого мира ограничений. А это был мир в том числе физических ограничений: маленький дом с дыркой в полу вместо туалета, без водопровода, с купанием в одной и той же кадке. Мне было тесно в этом мире, и я чувствовал, что должен вырваться оттуда.
Фолько: Но как ты понял, что есть другой мир?
Отец смеется.
Тициано: Первым человеком, от которого я узнал о существовании другого мира, был самый большой враль в нашем семействе, сын двоюродного брата моего отца, того самого, который убирал конские яблоки. Шла война, из Монтичелли он был катапультирован на военный корабль, который курсировал по Средиземноморью. Благодаря этому он побывал в Испании, Гибралтаре – в общем,