Мирно спит собор старинный,
И дворец, склонясь на арки,
Свой фасад покоит длинный.
В созерцанье погруженный,
Я стою в тени собора,
От Пьяцетты раскаленной
Оторвать не в силах взора.
И в очах моих усталых
Грезы пышные клубятся:
Жизнь воскресла на каналах
И пред герцогским палаццо…
Волны гулкие народа,
Эхо гомоном тревожа,
Собираются у входа,
Ждут сиятельного дожа.
Гладь лагуны отражает
Золоченые галеры,
И, теснясь, их окружают
На гондолах гондольеры.
Дож явился. Влево, вправо,
Он идет, толпе кивая,
И сияет величаво
Диадема золотая.
За вождем роскошной свитой,
Разодетые богато,
Выступают сановито
Представители сената.
Зажигает солнце блеском
Пурпур, злато и каменья,
И гремит вся площадь плеском, —
Стонет гулом одобренья.
Потрясая воздух знойный,
Звон несется колокольный…
Флот плывет водой спокойной
К Адриатике привольной.
Там, в лазоревом просторе,
Гордым взмахом с возвышенья
Дож кольцо бросает в море,
С ним свершая обрученье.
Море томно негой дышит,
Как невеста молодая,
И избранника колышит,
Дни блаженства обещая.
Осип Мандельштам
«Веницейской жизни мрачной и бесплодной…»
Веницейской жизни мрачной и бесплодной
Для меня значение светло.
Вот она глядит с улыбкою холодной
В голубое дряхлое стекло.
Тонкий воздух кожи. Синие прожилки,
Белый снег. Зеленая парча.
Всех кладут на кипарисные носилки,
Сонных теплых вынимают из плаща.
И горят, горят в корзинах свечи,
Словно голубь залетел в ковчег.
На театре и на праздном вече
Умирает человек.
Ибо нет спасенья от любви и страха:
Тяжелее платины сатурново кольцо!
Черным бархатом завешанная плаха
И прекрасное лицо.
Тяжелы твои, Венеция, уборы.
В кипарисных рамах зеркала.
Воздух твой граненый. В спальнях тают горы
Голубого, дряхлого стекла.
Только в пальцах роза или склянка —
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?
Черный Веспер в зеркале мерцает,
Все проходит. Истина темна.
Человек родится. Жемчуг умирает,
И Сусанна старцев ждать должна.
Нина Манухина
L’heure mauve à Venise
Мы встретились с тобой в лиловый час,
Когда расплывчаты и смутны были тени,
Когда закат опаловый погас
И сумеречно брезжили в воде ступени…
И,