– Нет, ты какой-то не такой. Ты какой-то растерянный, и это на тебя не похоже. Глаза какие-то…
Очень издалека (возможно, с того края света) донеслось:
– И нежный взгляд-д!
Грохот, в котором слышалось что-то домашнее, уютное, перекрыл музыкальную фразу.
– Не серчай, Керадрё, пойду. – Точно под влиянием этого грохота обретая твёрдость, проговорил Тео. – Если Жанно намерен петь, а судя по всему он именно в певческом настроении – я тут ни за что не останусь. В городе, где поёт Жанно, спокойно спать можно только на строго огороженном пространстве и чтобы сверху был не очень маленький камень.
Рене юмора не оценил и тоже как-то растерянно попросил:
– Венсан, останься. Хотя бы на семь-девять минут. – С глупой и очаровательно застенчивой улыбкой он потупился. – Очень хорошо, что Жанно занят омовением. Мне нужно с тобой поговорить.
– Дружище, тебе должно быть известно – если только ты не окончательно утратил от счастья Здравый Смысл – что тот, кого никто не ждёт, всегда страшно спешит. Вот, к примеру, я так и не выучился играть в бильярд – лень, – тем не менее, сейчас я намерен с видом знатока простоять два часа в бильярдной, посасывая незажжённую сигару, ибо искусство курить сигары я тоже так и не одолел. А всё потому, что пока вы безнадёжно влюблялись и воевали, я делал куда более разумную вещь – обзаводился привычками. Полагаю, привычка способна спасти даже от отчаяния.
– Но ты никогда не приходишь в отчаяние.
– Я – к примеру, говорю же. В общем, пойте и пейте, если этот гад расщедрится, делитесь целомудренными намёками на семь-девять, а я пошёл имитировать азарт.
Рене решился:
– Нет, нет, я не отпущу тебя. Мне позарез нужно кое-что тебе сказать. Признаться кое в чём.
– Надеюсь, ты там по доброте своей не убил кого-нибудь?
Рене закусил пухлую верхнюю губу.
– Видишь ли, я… немножко кукарекнул при Жанно. Сам не знаю, зачем. Ну хоть убей.
Венсан сел у стола, обхватил колено, внимательно впившись в надпись на папке «Мужские деревья вида…»
– Хорошо, что ты молчишь, смотришь в сторону и не торопишь. Мне стыдно, Венсан. Только сейчас понял, как глупо и гадко я соврал.
– О чём речь, друг?
– О ком.
У Рене был такой убитый вид, что Венсан, заинтересованный интимной жизнью деревьев, засёк это боковым зрением.
– Я имею в виду Лусинду.
Рене еле выговорил девичье имя, и Венсан, теперь разделивший внимание между другом и ботаническими тайнами, мягко посоветовал:
– Может, не будешь говорить, если тебе это так тяжело? Думаю, что бы между вами не случилось, в этом нет ничего ни глупого, ни гадкого. Не мучай своё молодое сердце, старик. Ты, конечно, жутко переживаешь, что изменил Беатрикс, но, поверь…
Рене отчаянно перебил:
– Ничего вы не поняли! Я – не изменял.
Венсан быстро отвёл взгляд от гербария.
– Прости?
– У меня с Лусиндой ничего