Они познали на себе всё совершенство их воинского искусства ведения боя в ограниченном пространстве и их гений полководцев и организаторов победы, как в целой войне, так и в отдельном поединке.
И никому не суждено было миновать своей судьбы…
Две с половиной тысячи лет не стали преградой и помехой гению Гомера, который так ярко и с такой страстью поведал нам эту историю, что и сегодня всем ясно: на чужой кусок не открывай свой роток.
Рот порвут, моргала выколют, кусок вырвут обратно. Вместе с желудком.
Ему было жаль своё лицо с красивым греческим носом, чувственным ртом, карими глазами и взглядом гипнотизёра, притягивающим женские взгляды, с длинными, чуть вьющимися чёрными волосами и бородой как у Пола Маккартни. Когда тот был с длинными волосами и в бороде. Жаль, что во времена Одиссея не было электрогитар. Возможно, и здесь он не уступил бы самому Полу. И был бы пятым в его группе. (Если бы Джон не возражал, конечно.)
Как воин, он хотел погибнуть в бою. Но боги не хотели этого.
Как царь, он хотел умереть на троне. Но боги не захотели и этого. Как дипломат он хотел жить вечно. Но у богов кончились лицензии на такие мечты. Как острослов и остроум, как величайший хитрец всех времён и народов он хотел одного. Оставаться таким как можно дольше. Быть хитрее и острее. Как наконечник копья, меча или стрелы. Не терять этого дара богов ни на море, ни на суше, ни даже на Олимпе, если судьба приведёт его туда.
Он знал, что такое старческая деменция. Он видел её не раз и не два. Не сказать, чтобы он много думал об этом. Но в глубине души он мечтал и о том, что, когда эта беда придёт к нему, его не будет дома. Его не будет в этом мире. И он сможет корчить деменции весёлые комичные рожицы из того лучшего из миров в этот страшный и опасный мир.
И в этом боги не могли отказать ему. Они же не идиоты, отказать величайшему герою в даре, которым сами же его и наградили!
Они не в силах были отказать ни ему, ни Урганту. Эти двое были у них на особом счету.
В общем, умереть на корабле, в середине моря, а потом испытать все прелести морских похорон – это был не вариант. Ни для Одиссея, ни для Урганта.
А уж если до конца быть кристально честным и откровенным как дитя, то и не для Коли. Александровича.
Коля тоже, в гробу видал все эти морские, да и всякие другие – сухопутные, воздушные, подземные и любые иные его собственные похороны. Его собственные похороны и похороны этих двух ярких индивидуумов.
Ну, не желал он этим троим такой участи. И тогда он набрался смелости, а смелости в нём было больше