Зато правительственные верхи были свободны от этого недуга. Случаи, когда к злоупотреблениям оказывались причастны министры или другие представители власти, были редчайшими сенсационными исключениями.
Как бы то ни было, русская администрация, даже в самых несовершенных своих частях, выполняла, несмотря на трудные условия, возложенную на нее задачу. Царская власть имела в своем распоряжении послушный и стройно организованный государственный аппарат, прилаженный к многообразным потребностям Российской империи. Этот аппарат создавался веками – от московских приказов – и во многом достиг высокого совершенства.
Но русский царь был не только главой государства: он был в то же время главою Русской православной церкви, занимавшей первенствущее положение в стране. Это, конечно, не означало, что царь был вправе касаться церковных догматов; соборное устройство православной церкви исключало такое понимание прав царя. Но по предложению Святейшего синода, высшей церковной коллегии, назначение епископов производилось царем; и от него же зависело (в том же порядке) пополнение состава самого Синода. Связующим звеном между церковью и государством был обер-прокурор Синода»[3]
Хотя это описание относится к правлению Александра III, но все эти традиции в общих чертах сохранялись и после законодательных изменений 1905 – 1906 гг., когда была учреждена Государственная Дума и фактически введена Конституция, и вплоть до февральской революции 1917 года.
Но, так же как и любое другое общественное явление, не следует, впадая в крайность, идеализировать самодержавие Российской империи. Оно уже исчерпывало пределы своей эффективности, и то, что еще годилось для мирных условий, роковым образом проявило свои недостатки в ходе Первой мировой войны. Между тем, на недостатки отсталых управленческих форм, на их опасность для будущего страны, еще с эпохи Александра II указывали либерально мыслящие граждане. Они, тогдашние диссиденты, вели поистине подвижническую борьбу за разумную децентрализацию власти, за введение представительского правления, за широкое местное самоуправление, за прекращения полицейского произвола и законность – за все то, что называется теперь правовое государство, и делали это в рамках существующего строя, отнюдь не ради ниспровержения