Варвара несет водку.
– Ничё, Чингис. – Данька удивленно приподнимает бледное, мятое лицо. – Прорвемся, – говорит Петрович. – И, кстати, переезжай в город наконец. А то подловят тебя здесь где-нибудь, а мне отвечай.
Даньку бьет дрожь. Он не смеет Варе в глаза посмотреть. Ему все мерещатся черные морды и как ее в кусты волокут.
– Ничего, – говорит она, и приобнимает его мягко, и к плечу волосами прислоняется. – Ничего страшного не случилось, Иконников ведь тупой был, как тот гриб в парке «Александрия». А теперь семье за его тупость пенсию выплачивать будут; и все равно что герой.
Данька стряхивает ее с плеча. Спохватившись, гладит по волосам. Он уже не знает ничего, ничего не понимает. Петрович напротив раскачивается над рюмкой багряным колоколом. Опухшие брылья печально дрожат.
– Курнем? – спрашивает Данька и выходит с Варькой на воздух.
– …Они еще летом продали квартиру – кавказцам каким-то. Очень быстро продали. Деда забрали и уехали.
– Куда? – зачем-то спросил Данька.
– Кажется, у них родственники в Севастополе. А новые хозяева так и не появились…
– Мы – новые хозяева, – поясняет Петрович и плечом проталкивает Даньку в прихожую. – Что встал? Располагайся. Вот, сержанта еще поселишь куда-нибудь. Он тебе кофей по утрам готовить будет, – капитан аж гоготнул, так ему понравилась идея. Соседка жалобно посмотрела на Даньку и исчезла. Ворон обернулся – на площадке теперь маячил рослый парень с рюкзаком через плечо и сержантскими лычками.
– Меня Алексеем зовут, – представился. – Я здесь на пропусках буду сидеть, когда вахту сделают. Мы с вами соседи, – Данька рассеянно пожал руку.
– Эй, мужики, – тихо произнес он. – А это какой город?
– В смысле? – не понял драчун.
– Ну, город… где мы находимся.
– Планета Шелезяка, населена роботами, – съязвил дяденька.
– Ты подожди, – прервал его парень, – ты откуда такой красивый нарисовался вообще?
– Не помню, – сдавленно произнес тот. – Кажется, мы с пацанами в увал пошли…
– Ты служивый, что ли?
– Да вроде…
– Имя помнишь? Номер части?
Парнишка присел на корточки и обхватил голову руками.
– Ничего не помню. Бля, да что ж такое-то… Решат, что я съебался.
– Подожди до утра и попроси сестру твой шмот принести, – наставлял его дяденька. – Хоть что-то там у тебя должно быть с собою.
Пацан сидел на корточках и качал забинтованной головой, повторяя – не помню, не помню.
Когда они ушли, Алька домыла площадку, выкинула окурки из консервной банки, служившей пепельницей, и решила не рисковать, бегая за автобусом, а провести эту ночь в своем подвале. Должно же наконец