Ванечка действительно был «его мальчиком» – одним из шестидесяти подростков, которые лежали на отделении и делились между двумя врачами. Присланный после долгих просьб им в помощь практикант не в счет: чаще, чем в отделении, тот появлялся в отделе кадров, куда исправно приносил свои больничные листы, чихал, шмыгал носом и деликатно выкладывал на стол коробку конфет. Вид у него и правда всегда был какой-то бледный и невыспавшийся. Христофоров с напарником вели за него истории болезни и жалели – до тех пор, пока практикант не решил их отблагодарить.
– Вы ко мне в клуб приходите, – топчась в дверях и не собираясь проходить в ординаторскую, сказал он. – Я там, это, в баре работаю.
– А что ты тогда в детской психиатрии делаешь? – хохотнул Христофоров.
– Так, это, высшее образование, – объяснил им практикант и протянул два флаера с изображением стриптизерши у шеста. – Тут недалеко совсем. Вся выпивка для вас со скидкой двадцать процентов, а так по пригласительному только пять процентов и только в будни.
Когда практикант закрыл за собой дверь, Христофоров повертел в руках флаер и посмотрел на напарника.
– Двадцать процентов, ёпть, – сказал тот и придвинул ему стопку историй болезни.
Скинуть Ванечку было не на кого, разве что обратно, на тихую его опекуншу, которая отвезет загадочного ребенка домой – к соседскому мальчику, так и не научившемуся прыгать с крыши вопреки уговорам, к сестренке, отказавшейся поиграть с оголенными проводами, и к опять народившимся во дворе котятам, потому что не всех еще кошек в округе Ванечка поджег и сбросил с крыши девятиэтажки.
Словно чувствуя, что доктору не отвертеться, Ванечка спокойно сидел в его кабинете и безмятежно смотрел прямо ему в глаза. Неопытному человеку, вроде их пропащего практиканта, могло бы показаться, что Ванечка издевается. Но это было бы полбеды, Христофорова не проведешь: он знал, что мальчик действительно спокоен и безмятежен, в его глазах не отражалось эмоций и только этакая приятненькая улыбка поднимала уголки губ, хотя – можно биться об заклад – тот не испытывал никакой радости.
«Омен», – окрестил про себя мальчика Христофоров и с каждым днем убеждался в уместности этого прозвища все больше. Когда же Омен научил всех малолетних пациентов отделения ловить «собачий кайф», стало ясно, что справиться с тезкой ему одному не под силу.
Компания в палате № 4 подобралась отменная: новенькие – Фашист и Существо, старожилы – Омен и Шнырь. Самых проблемных пациентов отделения Христофоров поместил вместе неслучайно. Каждый из них по отдельности являл больше разума, чем обитатели всех остальных палат. Что, как не разум, порождает проблемы человека? Тот, кто не в силах совладать со своими проблемами, сам становится проблемой для окружающих.
Исключением был только дебильчик Шнырьков – теперь его следовало бы отселить, но он очень привязался к «своему» месту, ведь занимал его не впервые и каждый