Христофоров вздохнул с облегчением: его запас немецкого тоже был исчерпан. Он перегнулся через стол, приблизил лицо к Фашисту и сказал сквозь зубы, щурясь и припуская характерный акцент:
– Ты есть предатель нации. Ты не читал книгу великого фюрера. Может, ты еврей?
– Я русский, – подросток почти плакал. – Русский я.
– Ну что же, посмотрим… – не поверил Христофоров.
Он медленно поднялся. Вышел из-за стола, взял в руки треугольник и принялся измерять уши Фашиста.
– Ты знаешь, что я делаю?
– Знаю, проверяете меня на расу.
– Молодец! Но ты все-таки не читал «Майн Кампф», и у тебя уши как у еврея. Ты не человек.
– Мне папа говорил, что фашисты не такие! Они за людей.
– Папа был прав. Но ты не человек. А что с такими надо делать?
– Сжигать.
– Как ты писал в твоей тетрадке, которую у тебя нашли воспитатели в детдоме?
– Да.
– Отлично!
В дверь постучали. Не дожидаясь ответа, в кабинет заглянула Анна Аркадьевна с томиком Пушкина. Она уже открыла рот, чтобы сообщить Христофорову, что поэму «Руслан и Людмила» пустили на бумажные самолетики самые младшие пациенты отделения – тихие одиннадцатилетние шизофреники Толик и Валик. Узнав об этом, Шнырьков то ли обрадовался, то ли расстроился – не понять, но катается по полу и требует укола. Может быть, вступление к безвозвратно утерянной поэме можно заменить отрывком из «Евгения Онегина»? Начало там короткое, да шибко бессвязное – она уже посмотрела. А вот письмо Татьяны очень даже ничего. Не хуже, чем «У Лукоморья дуб зеленый…» Да и Шнырьков успокоится.
Ничего этого, однако, она сказать не успела, потому что Христофоров сделал страшные глаза и обратился к ней незнакомым голосом, кивнув на понурого подростка:
– Группенфюрер! Вы вовремя. Допросить – и в крематорий.
Фашист побледнел и принялся раскачиваться вперед-назад. Анна Аркадьевна замерла с книгой в руках. Куда только не водила она своих подопечных: и в душевую, и на горшок, и в спецшколу, и на комиссию по делам несовершеннолетних… Но чтобы в крематорий…
Христофоров давно знал, что случайных совпадений не бывает и какой-то всеобъемлющий закон нанизывает события на шампур человеческой жизни в правильной последовательности, даже если правило это становится очевидным много позже. Но в следующий момент он едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по ляжкам, когда на излете немой сцены женский голос с металлическими нотками сообщил откуда-то сверху: «Внимание! Сработала пожарная сигнализация».
Фашист встрепенулся и посмотрел на него, собираясь что-то сказать, но Христофоров жестом остановил его и с интонацией гестаповца штурмбаннфюрера Франца Маггиля из фильма «Вариант «Омега» с сожалением произнес:
– Ну вот, наш крематорий опять сломался!
Конечно, у любимого актера Калягина получилось бы лучше, но и у него вышло ничего, судя по лицам Анны Аркадьевны и Фашиста.
– Группенфюрер, допросить – и в газовку! – скомандовал он, пока воспитатель не испортила произведенный