Прежде чем войска императора изгоняют Гёца из его осажденного замка, он предается видениям настолько мягкосердечным, что сложно поверить, что они родились в его голове: он мечтает о господах, которые «станут испытывать неземное блаженство, если будут счастливы их подданные»[297]. Эти видения можно отнести на счет автора – именно он предается столь благодушным настроениям. Гёц, этот несгибаемый борец эпохи крестьянских войн, вдруг начинает говорить на сентиментальном языке литературы 1770-х: «Ладно устроенная благословенная страна покажется им раем по сравнению с их застывшими, неживыми, одинокими садами. <…> Ибо сосед, будучи счастлив сам, оставит в покое соседа. Никто не станет пытаться расширить свои границы, а предпочтет остаться солнцем в своем кругу, чем быть кометой и прокладывать свой тяжелый изменчивый путь среди других планет»[298].
Для оруженосца Георга эти перспективы слишком лучезарны. Он обеспокоенно спрашивает, найдется ли там место для «рейтаров». Гёц успокаивает его – и в этом будущем будет достаточно поводов для битв. «Дело нам всегда нашлось бы. Мы бы очистили горы от волков, мы привозили бы мирному соседу-землепашцу жаркое из лесу и за это хлебали бы с ним суп». Кроме того, есть же еще турки и французы, которых нужно бить и крушить, защищая родную империю: «Вот была бы жизнь, Георг! Рисковать головой за всеобщее благо!»[299]
Во второй версии пьесы это видение идеального мироустройства, в котором рыцари не ищут поводов для драк, а защищают свое отечество, сохранено, однако чтобы оно не выглядело слишком нереалистичным, Гёте усиливает его связь с действительностью. Гёц восклицает: «Разве я не встречал отличных людей среди князей и разве род их вымер?» И далее он рассказывает про то, как ландграф Ганауский устроил праздник по поводу первой охоты и как «рыцари пировали под открытым небом, а поселяне сбегались, чтобы взглянуть на них. <…> кругом радостные лица – все свидетельствовало о том, как искренне любовались они на великолепие своего господина, который пировал среди них на вольном воздухе»[300].
Гёте позволяет Гёцу помечтать о светлом будущем, не отказываясь полностью от выдвинутых, в частности, Готшедом или Лессингом, просветительских притязаний на наставление читателей и заботу о его нравственном совершенствовании. Однако в финале Гёц говорит, что его время прошло, а читатель уже давно догадывается об этом и сам. В мещанском мире, где все регламентировано до последних мелочей, нет места великим личностям. Патетический прогноз Гёца перед смертью не предвещает ничего хорошего: «Приходит время обмана <…>. Негодяи будут править хитростью, и честный попадется в их сети»[301].
В декабре 1771 года пьеса готова. Гёте вначале очень доволен тем, что доказал себе и сестре, что может проявить выдержку и довести начатое до конца. То, что он долгое время держал в голове, теперь изложено на бумаге. Среди друзей и знакомых уже ходят рукописные списки. Он еще не решил, будет ли отдавать свою