– Джоан, – прозвучал его короткий, выразительный ответ.
– А, – понимающе выдохнул Солсбери.
Прошло около двух лет с того знаменательного дня, когда в Абере побежденный Лливелин принес вассальскую присягу Джону. Условия сдачи оказались для принца катастрофичными: половина княжества его отошла королю, как и контрибуция в виде двадцатитысячного поголовья скота, лучших скакунов, охотничьих собак и соколов. Обуреваемый стремлением как можно больше унизить зятя, Джон особенно не задумывался о чувствах своей дочери, наивно полагая, что та, как и положено женщине, покорно смирится со всеми его решениями. И жестоко просчитался: Джоан была глубоко оскорблена его действиями, ибо своими необдуманными поступками он поставил под угрозу будущее ее маленького сына, наследного принца Давида. Все время пребывания в Абере Джоан с демонстративной преданностью верной супруги держалась рядом с Лливелином; покидая место сдачи, прошествовала мимо Джона с высоко поднятой головой, ни разу не глянув в его сторону – словно он и не был ей отцом. Победа над валлийским драконом, которой Джон добивался так долго, обернулась горьким поражением: он утерял любовь и преданность старшей дочери, к которой испытывал искреннюю, глубокую привязанность.
– Она отреклась от меня, Уильям, – бесцветным голосом проговорил Джон. – Моя дочь не желает иметь ничего общего со мной.
Мысли Солсбери заметались в поисках слов утешения. Он открыл было рот, но король жестом остановил его.
– Как и человек, с которым я недавно говорил…, – Джон передернулся; лицо его исказилось в мучительной гримасе. – Я чувствовал его отвращение! – из груди его вдруг вырвался звук, сильно напоминающий сдавленный всхлип. – Этот ничтожный, нищий плебей осмелился презирать меня! Я мог растоптать его, словно жалкого червя; мог приказать своим людям растерзать его на клочки. Но даже перед страхом смерти он не изменил бы своего мнения – я прочел это в его глазах.
Солсбери подался к Джону и по-братски коснулся его плеча, успокаивая. Словно устыдясь своей слабости, король выпрямился в седле и грубо стряхнул его руку.
– Мне не нужна твоя жалость! – надменно вздернув голову, он яростно сверкнул глазами. – Прибереги утешения для своей жены, которая вечно жалуется на то, что из-за меня ты проводишь в ее постели меньше времени, чем ей хотелось бы. Неблагодарная: оставайся Ричард королем, у тебя бы не было возможности даже обмениваться с ней посланиями, не говоря уж о том, чтоб обзаводиться потомством! – и, безжалостно всадив золотые шпоры в бока своего белого скакуна, вырвался вперед.
Солсбери стиснул зубы, сдерживая всколыхнувшуюся в груди злобу. В моменты ярости Джон выплескивал гнев на оказавшихся под рукой подданных – словно потревоженная, без разбору жалящая всех попадавшихся на пути ядовитая змея. Именно на него, графа Солсбери, обрушивались самые чувствительные