Наконец, Сапогов, человек обстоятельный, любящий точность, решился спросить, а точно ли, что это светильник Пушкина. Невозмутимый Николай Алексеевич отвечает, что, может быть, светильником пользовался и не сам поэт, а его слуга, встречая поздних гостей любимого барина, но это пушкинский светильник. Говорил он это столь убедительно, что все присутствующие представляли седого старичка с бакенбардами настолько ярко, что, появись он, сей момент, среди них, никто бы даже и не удивился.
К тому же заседания организованного им клуба Сапогов проводил не только с чаем с бубликами, но ещё и при горящей свече, да и здание библиотеки – это бывшая Нарышкинская читальня, стены которой построены если и не во времена Пушкина, то, во всяком случае, в XIX веке.
Тогда пришла пора мне поинтересоваться, не имеет ли Пушкинский Дом имущественных претензий к Никифорову по поводу этого светильника. Последовал убедительный ответ, что, скорее всего, это собственность не поэта, а швейцара, который жил под лестницей. Коротко и образно была обрисована и эта лестница, и эта конурка, все члены нашего клуба представили их настолько реально, словно многократно бывали по вечерам в гостях у Пушкина.
Сапогов попросил подтверждений сказанному и сразу же получил их, причём, с моей помощью. Николай Алексеевич заявил, что присутствующий здесь Чернов знаком с харьковским художником Молочинским, жестом показывая на меня. Я, разумеется, не мог не подтвердить, ведь я с тем переписывался. А Николай Алексеевич, вернув внимание публики к себе, поведал, что тот работает на заводе осветительной аппаратуры, поэтому является величайшим экспертом светильников. Следовательно, его утверждение, что светильник этот эпохи Пушкина, бесспорно.
Все слышали мои слова, что Молочинский художник-оформитель, а не историк, все слышали слова Сапогова, что светильник этот, возможно, эпохи Пушкина, и вовсе не обязательно из дома поэта, но смотрели горящими глазами на находку Никифорова и старались, как бы невзначай, коснуться её хотя бы пальчиком. Этот перекрёстный допрос не мог ничего прояснить. Все настолько были счастливы от общения с Пушкинской вещью, что никакие утверждения не могли помешать этому. Все осознавали, что это не Пушкинская вещь, но не хотели в этом признаться и вместе с Никифоровым готовы были обмануться, ждали обмана и чуда.
Никифоров, конечно, мог бы выступить на том заседании с бесспорным сообщением об экслибрисе с Пушкиным, который сделал ему прекрасный иллюстратор «Евгения Онегина» Н.В. Кузьмин, но это была бы для него слишком простая задача, не требующая фантазии и озорства.
Совсем недавно я попытался обстоятельно разобраться, а что же за светильник