Но вот Анатолию Ивановичу Калашникову, уже вышедшему на зарубежных заказчиков, пришлось переживать всерьёз. Отечественные книголюбы и коллекционеры, конечно, мечтали иметь экслибрис работы такого мастера, но сложившийся уровень советских зарплат исключал возможность полноценной оплаты ими такого заказа. Могли, как Никифоров, помочь организовать выставку, надеясь за это получить в подарок экслибрис (Калашников, к слову, награвировал два экслибриса для Никифорова), но заказывать и платить графику наши коллекционеры не спешили. А вот за рубежом были другие возможности, да и деньги. Поэтому Анатолий Иванович налаживал зарубежные связи. Но переписка графика с заграничными корреспондентами, да тем более переписка бандеролями, очень уязвима. Не говоря уж о поездках художника на его зарубежные выставки. Естественно, художник опасался, что его за изготовление экслибриса свергнутому политику могут занести в «чёрный список», что перечеркнуло бы все его планы.
Сильно нервничая, художник даже вычеркнул из очередного каталожного перечня созданных им экслибрисов тот, которым он до этого гордился, ведь нельзя не гордиться авторством книжного знака главы страны. Получилось, что у коллекционеров оказались разные, не соответствующие друг другу перечни его экслибрисов. Да он, к тому же, именно в это время решил нумеровать свои экслибрисы, причём, без учёта книжного знака, сделанного Хрущёву. А нумерация работ дело очень серьёзное, поскольку стимулирует коллекционеров к поиску и приобретению недостающих у них экслибрисов. Спустя время, когда прошло паническое настроение, Калашников стал опять признавать авторство этого экслибриса, что ещё больше запутало коллекционеров.
Между тем как Николай Алексеевич, владея значительной частью тиража этого, многострадального, экслибриса, очень ценил его, и, давая оттиск, говорил, что художник, узнав об освобождении от обязанностей 1- го секретаря ЦК КПСС Хрущёва, в один вечер срезал изображение с этой доски. Вполне допускаю, что так могло быть. Но во время отставки Хрущёва Никифоров не говорил этого, а разговор этот пошёл спустя некоторое время, когда это уже не отпугивало коллекционеров, ушла политическая острота, а слова эти лишь значительно увеличивали ценность редких оттисков.
Хотя Калашников настолько филигранный виртуоз графики, что, при желании, вполне мог потом по оттиску восстановить гравюру, да так, что и не отличишь. Он, например, гравируя марку к конкурсу Чайковского, в которой создал прекрасный образ композитора, ошибся и сделал одну из малюсеньких букв не зеркального начертания, а прямого. Получилось, что на доске у буквы «и» перекладина шла снизу вверх, как читается на оттиске, а надо наоборот. Тогда Анатолий Иванович срезал ту буковку, тончайшим сверлом сделал отверстие, вогнал в него деревянную пробку и на её торце вырезал правильную букву. А ведь буква та была, заметьте, меньше миллиметра.
Первую