– Сколько? – спросил он, вдыхая табачный дым.
– Я не понимаю, о чем вы.
Возможно, я слишком боялся смотреть людям в глаза, чтобы не вызывать подозрений и потому, взяв себя в руки, я поднял голову и следил за его взглядом, оценивающим то, что невозможно было оценить, не открыв футляр.
– Твой контрабас, сколько ты за него хочешь?
– На самом деле, он уже продан, – ответил я в спешке.
Человек, поправляя свою шляпу, скинул на меня пепел и не сказав ни слова, пошёл в сторону промышленного района. Почему-то теперь во мне не было того страха, что кто-то может узнать о моей тайне. Лишь освободившись от цепей, которые сковывали мои руки, я по-настоящему понял, чего же я хочу на самом деле. Однако, боясь озвучить это даже в своих мыслях, я все еще боролся со своей противоречивой натурой.
Поднявшись, наконец, по спиральной лестнице жилого дома, я оказался в своей берлоге, где всегда чувствовал себя более и менее полноценным человеком. Сняв с себя мокрую одежду, я положил ее на батарею, и пошел в ванную комнату, чтобы согреться в теплой воде. Включив кран, я ощутил то тепло, в котором нуждался всю дорогу домой, и, пытаясь ускорить процесс, набирал воду в руки, обливая свое тело со всех сторон. Незаметно вода заполнила ванну и закрыв глаза, я попытался успокоиться.
Я хотел бы быть гравюрой экспрессиониста, отточенной до последнего штриха. Потаенные уголки его воображения являлись бы зеркальным отражением моего внутреннего мира, не способного проявить себя в полной мере. Мне хочется быть тем, что невозможно и неприемлемо в этом скудном мире, в котором больше не осталось свободного места для чего-то настоящего. В погоне за собственным счастьем, люди срубают гигантские секвойи, живущие в нутре этой планеты более трех тысяч лет. Они не понимают того, что разрушая земную красоту, им никогда не ощутить тепла в собственном сердце.
Цели, преследуемые современным человеком, вне всякого сомнения, аморальны. Я хотел бы оказаться на ветвях того дерева, которое они уничтожают прямо сейчас, рухнув на землю, словно горящий дирижабль. В руке билет с номером тридцать девять и найдя свое место в зрительном зале, я усаживаюсь поудобнее, чтобы полтора часа возвышаться над самим собой. Она вновь там, на сером экране, в котором одни лишь помехи. Я смотрю на ее затылок и мой интерес становится животным притяжением, благодаря которому мне приходится постигать неизведанное. Умоляя ее о том, чтобы она повернулась, я вновь и вновь терпел неудачу. Какие заветные слова мне нужно произнести вслух, чтобы она, поняв