Собачка бежит по кругу. Дмитрий Алексеевич Кононов

вали мимо, если не на яхтах и теплоходах, то, по крайней мере, на добротных плотах. Я же стоял по пояс в воде, и ноги мало-помалу ныли от холода, плечи же обжигало солнце. Нужно было что-то делать. Полтора года я проработал в бюро переводов, где проходил в свое время студенческую практику. Это были прекрасные восемнадцать месяцев в обширном офисе с настоящими мастерами своего дела. Клиенты шли один за другим, иногда образуя очереди в приемной. Шумные кавказцы сменялись гипертрофированно вежливыми китайцами, застенчивые таджики уходили, и вместо них приходили деловитые и опасно образованные немцы-репатрианты. В то время я многое повидал и многое понял о профессии переводчика. «Рыбы», апостили, нотариусы, министерство юстиции – все это было безмерно далеко от уютного кресла за обширным письменным столом, где можно было, попивая чаек, неспешно переводить что-нибудь о поэтике Торо или Крестовых Походах. Из бюро переводов меня ушли, и я какое-то время обретался в университете, на родной кафедре. Платили копейки, а заниматься продвижением гуманитарной науки в современной России может только тот, кому это нравится. Мне не нравилось, и я ушел сам. Одновременно с этими глупыми скитаниями, как Раскольников, подрабатывал репетитором, так что сумел накопить тысяч восемьдесят, купил билет в один конец – и рванул из родного города. Туда, где меня, по сути, никто не ждал. Сниму комнатку, рассуждал я, осмотрюсь, начну с чистого листа.

      Поезд шел из ниоткуда в никуда, хотя формально следовал по маршруту «Владивосток-Анапа». Оставив позади прокуренные тамбуры и дежурства у розетки, я вышел из вагона. Толстые механики в оранжевых жилетах неторопливо прохаживались вдоль вагонов, яркие белые фонари освещали сгорбленных от холода людей, где-то рядом проносился невидимый электровоз, бесстрастные сообщения об отправлении и прибытии эхом скакали по округе, будьте осторожны.

      Там, где никто не мог этого видеть, занимался рассвет, и в маленьком сквере у вокзала пели птицы. В этом городе я оказался впервые; у меня не было ничего, кроме адреса и номера телефона «на самый крайний случай». Справочник нехотя выдал номера маршрутов, и спустя четверть часа я рассматривал город сквозь дыру в инеевых джунглях.

      Автобус, совершавший свой первый за день рейс, был почти пуст. Со стороны он походил на выстуженный уличный фонарь: свет, уже не яркий, холодный. Пассажиры зябли. Эта поза эмбриона, подумал я, такая характерная и привычная. Голова и плечи опущены, человек сутулится, ноги сведены вместе, руки у груди сжимают телефон. Не в холоде даже дело, каждый тут в оболочке, в футляре своих мыслей, или просто спит: семи еще нет.

      Напротив меня сидела тонкая бледная девушка с большими черными глазами, эдакий идеал бертоновской красоты. Наши взгляды встретились, я поспешно опустил глаза. Тяжелый рюкзак на коленях, набит чем-то угловатым, топорщится. И ценный, иначе бы поставила на соседнее сидение. Придерживает одной рукой. Край перчатки оттопырен. Шарф в крупную клетку, зеленый с красным. Подбородок волевой, но изящный, хотя в профиль выглядит чуть хуже, чем анфас. Наши взгляды встретились, я поспешно посмотрел на часы. Без трех семь. Носит берет в такую погоду, надо же. Черные кудри выбиваются из-под него справа, в ухе четыре разномастных кольца белого металла. Она резко повернула голову и посмотрела на меня, я не успел отвести глаза.

      Неожиданно объявили мою остановку, я засуетился, схватил сумку, забросил на плечо портфель. Проплутав четверть часа среди бестолковой исторической застройки, нашел нужный дом. Описание сходилось: три этажа, стены дышат на ладан, слева водонапорная башня красного кирпича. Нажал кнопку звонка. Некоторое время было тихо, только машины изредка проносились неподалеку. Щелкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге стояла та самая девушка с кистью в руках. Глаза смотрели насмешливо, она довольно улыбалась:

      – Я сразу поняла, что ты к нам! Че ж так долго?..

      Было это второго февраля. Так я познакомился с Княжной и полюбил ее.

      2 Стена

      Дом этот построили какие-то купцы в год начала Первой Мировой, о чем с тихой гордостью сообщала неприметная серая табличка. За сто лет он прошел стадии фамильного гнезда, коммунальной квартиры, корпуса близлежащего военного госпиталя, снова коммунальной квартиры… ею, по сути, и оставался теперь: агентство сдавало комнаты всем желающим.

      Запустение здесь сочеталось с артефактами былой роскоши. Гигантскую бронзовую люстру в прихожей облюбовали пауки, да и висела она на честном слове. От прежней планировки ничего не осталось, и все три этажа были разделены на комнатки, по большей части пустые. Местные, которым не повезло иметь собственный угол, предпочитали однокомнатные квартирки в спальных районах, а мрачное строение в центре почти никого не интересовало. Кроме Княжны и меня, в доме обитало еще три человека, и мы могли сутками не видеть их, несмотря на домоседство и общую кухню.

      В первую неделю Княжна устраивала мне экскурсии. Так мне посчастливилось познакомиться с двумя соседями, знаменитой люстрой, которая, по уверению Княжны, была «типичный модерн», а также с коридором на третьем этаже, стены которого расписала некая Аника. Эта Аника считалась чем-то вроде местной легенды: она первая поселилась в доме и несколько лет жила