Глядя, как Джейк переступает порог, я вспомнила, кто передо мной. Прежний Джейк вернулся и почти стер из памяти мужчину, которому я едва не позволила меня поцеловать. Дверь со щелчком закрылась, и я отвернулась с ощущением, что едва-едва избежала катастрофы. Вот тогда-то я и закрыла дверь моей спальни на задвижку. Давайте не усложнять. Я буду спать у себя, а Джейк – в комнате Дункана. Там, где ему и место.
Глава 5
Мы пяти минут не проехали, как Джейк сказал:
– Наверное, нам надо поговорить о вчерашнем.
– Ой! – Я обеими руками вцепилась в рулевое колесо. – Надо ли?
– Давай обсудим.
– А давай без давай.
– Просто я должен сказать, что не буду настаивать на обещании.
Это привлекло мое внимание.
– Не будешь?
– Не буду. Пари отменяется.
– Отлично, – сказала я, испытывая странное разочарование. – Хорошо.
– Отлично, – согласился он. – Тогда не о чем говорить.
– Так, собственно, и есть. Не о чем говорить.
После мы говорили вот о чем: о пончиках, «Криминальном чтиве», самых лучших празднованиях дня рождения, какие у нас были, о скрытых талантах, о летающих тарелках, о путешествиях во времени, о том, изначально ли привлекает политика негодяев или по ходу дела превращает в негодяев нормальных людей, о странах, где нам хотелось бы побывать, о том, дышат ли киты, когда спят в океане, о детских страхах, о том, как готовить энчиладос, о том, кто лучше, кошки или собаки, и о глобальном потеплении.
Вот о чем мы не говорили: о вине, которое выпили, о влюбленности, в которой признался Джейк, и о том, как едва не поцеловались.
Поначалу я решила, что мы об этом не говорим, потому что это так важно. Но по мере того, как день клонился к вечеру и Джейк рассказывал про великий роман своего отца-шотландца и своей матери родом из Техаса, про свои любимые книги («Властелин колец» и «Одинокий Голубь» 2 и про свою дипломную работу о шокирующе откровенных любовных письмах Натаниэля Готорна к жене Софии (ей целые абзацы пришлось вырезать ножницами), я стала задаваться вопросом – а вдруг это все-таки важно. А может, и нет, вдруг он только ловко создавал видимость. А может, для его поколения поцелуи – совсем не то, что для моего.
И ведь мы даже не целовались!
Но он хотел. Или, по крайней мере, я думала, что он хотел. Вполне возможно, это я хотела. В том-то и заключалась проблема: я записалась на программу «ГТВ», чтобы стать лучшей версией себя, – и откатилась назад. За каких-то двадцать четыре часа белый стих моей жизни, который я надеялась преобразовать во что-то вроде хайку о природе с элементами фильмов о Чаке Норрисе, превратился в нелепый рефрен: «Я ему нравлюсь? О боже!» А суть-то похода не в этом. Когда Дункан впервые упомянул про программы выживания, я планировала поездку в Париж. Я отказалась от Парижа ради мудрости дикой природы. Но сейчас я очутилась не в Париже и не в дикой природе. А в старших классах школы.
Чем