– Сразу мои, – начал Женя. – Извини, Рита, мамины деньги, а значит семейные. Они были даны для семьи, а я глава семьи, значит, я решаю – общие. Ты сегодня остаешься дома!
– Еще чего…
Так они минут десять переругивались, пока флегматичная и спокойная Рита, всегда замедленная, апатичная, находящаяся в своем созерцании, не кинулась с кулаками на Женю. Никогда с ней такого не было ни до, ни после, что на нее так повлияло, она не могла понять. Вдруг она потеряла уверенность, а у нее были основания быть в перманентной уверенности, и сразу из-под ног ушла почва. Гадливость перемешалась с ужасом, и нужно было срочно вернуть себе уверенность, слова уже не играли никакой роли, ей надо было действовать, и она действовала. Подбежала к Фанфаронову и начала его хлестать, а он в гневе отталкивал ее от себя прочь. Она вскрикивала и в слезах кидалась на него снова. Но он был сильнее ее, и ее удары не давали эффекта. Это бессилие, разрушало ее мир, его понятность и предметность, когда вещь воспринималась в себе, когда нет вопросов, почему и как, есть качество и функция, и нет тех вопросов, которые пробуждают совесть, заставляют задуматься о бытие и своей жизни. Не терпела она вопросов извне, а только изнутри, где все понятно и ясно, ненужно задавать цветку, почему он растет, что позволяет ему расти, достаточно, что все растения исходят из земли, а почему это происходит, такова его природа, его предметность.
Митя кричит, Рита кричит, а Женя кричит и матерится. Потом Фанфаронов не выдержал и треснул ее по щеке, да так что голова откинулась в сторону. Рита прекратила истерику, и молча задыхалась, от переполняемой бессильной ненависти и где-то даже отчаянья.
Сразу наступило затишье, осязаемая и затхлая, не предвещающая ничего хорошего в дальнейшем развитии отношений. Даже Митя замолчал и слишком осознанным казался его взгляд, в нем осязалось неосознанная тревога и серьезность.
– Замолчала! Прекрасно! – сказал Женя с холодным тоном. – А теперь послушай меня, дура безмозглая! Я не хочу работать с каким-то отребьем, я не хочу быть безликой сволочью, хочу достойной жизни и высокой зарплаты! Я пальцем не пошевелю, если работа меня недостойна, и если не удовлетворяет мои потребности! Все пусть катится к чертям собачьим, если на то пошло, я не буду тратить…
Пока Женя строил из себя жалкого мужика, Митя подошел к комоду, взялся за верхнюю ручку, до которой смог дотянуться и потащил на себя. Комод был неустойчив, потому что одна ножка была сбита, и он неприятно покачивался, когда один из ящиков выдвигался. Фанфаронов хотел все починить, но руки не доходили, и вообще физическая работа приводила его в полное бессилие и в гнетущее мизантропное состояние.
Комод Митя опрокинул на себя, заверещал. Сгущающаяся тьма, неожиданно развеялась и все, что угнетало их, забылось и исчезло. Они спохватились, подбежали к Мите. Фанфаронов испуганно отшвырнул комод в сторону, чувствуя где-то свою вину за случившееся. Рита подхватила