– А знаешь, мать! Все это написанное – дорогого стоит! Значит, скоро войне конец! Точно тебе говорю! Это ж надо такое: война, но раз о моде приказ правительство издает, то – точно! – скоро конец войне! Понимаешь; указ правительства об доме моделей! Моду делать будут! Не ателье какое-нибудь, а дом моды! Значит точно! Точно! Скоро совсем погоним мы немца! Точно погоним!
– Ритуська! А я тут твой рисунок видел, ты меня так ловко нарисовала. Вот тут, гляди, мать, как я похож. Что ты, Ритуська, убрала? Что ж не показала бабушке? На полях газеты, смотрю, так хорошо получается! Ну, точно – я! И бабку давай нарисуй! Можно, правда, и помоложе нарисовать! А?! Хочешь молодой быть? А, Анна?
Бабушка Анна Васильевна рассмеялась в ответ и сказала:
– Она ж только из школы! Пять километров пешком из Синькова. Поесть дай спокойно девчонке! А то все – рисовать да рисовать! Так еще и помоложе! Аль так тебе нехороша?! А тебе чего с молодой-то делать?! А?
Анна Васильевна прожила с мужем в большой любви и с гордостью говорила: «Меня муж за всю жизнь ни разу нисколечко не обидел!»
Она годилась и любовалась им, уже лысым стариком. И сейчас словно расцвела, рассмеялась и обняла его. Крепко поцеловала в круглую лысину, обвив руками его за шею. Давным-давно, еще в царское время, и она тоже училась в школе, в том же селе, по учебной четырехклассной системе образования – бесплатного и всеобщего обязательного для всех слоев общества. Там же учился по той же царской программе в Синьково и ее муж Осип, лет за десять до нее, поскольку был старше ее, но он всю жизнь читал и писал, потому что унаследовал строительную артель, которую создал еще в крепостное время его прапрадед, как отхожий промысел. И потому грамота ему была нужна. А Анна Васильевна – жена его, родившая тринадцать детей, прекрасно вела хозяйство, держала домашнюю скотину и заботилась о многодетной семье, и ей было не до чтения книг, и уж тем более не до письма, потому – все полученные ею еще в царские времена знания и грамотность быстро улетучились из ее памяти. И она, простодушно отмахиваясь, словно от надоевшей мухи, всегда говорила, когда об этом заходила речь:
– Да, неграмотная я!
Но Рита, видя то, как любила Анна Васильевна слушать, как читает вслух книги или газеты ее муж, пока она крутилась по хозяйству, готовила обед, мыла посуду, что-то подшивала или штопала,