Он жил этажом ниже с женой, общих детей у них не было, но у дяди Феди был сын от первого брака, с которым он виделся только по праздникам. Когда дядя Федя выпивал и с банкой пива в руке поднимался на площадку покурить, а я возвращался домой или уходил, он обязательно меня останавливал и начинал что-нибудь рассказывать.
Но, трезвый, он немногословен.
Он пожал мне руку. У дяди Феди рука огромная, как сковородка и грязная, нет, она вымытая, но всё равно грязная, чёрная. Он работал в автобусном парке и его руки вечно в мазуте.
– Как дела? – спросил я.
Он отмахнулся и затянулся. Под мышками у него длинные чёрные волосы, странно ровные, словно бы он их расчесывает или выравнивает плойкой. Вспомнил детство и отца.
Спросил как-то отца:
– Папа, почему тебя волосы боятся?
– Боятся? – в недоумении переспросил отец, погладив свою голову, на которой давно блестела круглая плешь, как у католических монахов. – Мои волосы? Боятся?
– Ну да, – не отставал я. – Твои волосы спустились с головы и прячутся под мышками.
Вот и дяди Федины волосы его тоже боялись и прятались под мышками.
Улыбнулся в душе, вспомнив себя маленького и отца.
Сосед угрюмый.
– Дебилизм по телеку! – брюзгливо сказал Дядя Федя. Зубы у него кривые, жёлтые, прожженные, с черными точками, как костяшки домино. – В коем веке выходной… телек решил посмотреть, а там одни уроды, голубые.
– Ящик это зло! – сказал я спускаясь.
– Кабельное надо подключить, – вздохнул он. – Порнушные каналы даже есть. А то мудозвоны одни вокруг и мудилоиды.
Дядя Федя любил уснастить речь словами собственного сочинения.
Близняшки Люба и Вера жили с мамой на первом в конце коридора. Им было по пятнадцать, и они втихаря курили на пятом, куда их тщедушная мама никогда не поднималась, она и на второй поднималась редко из-за протеза правой ноги, к которому никак не могла привыкнуть и всегда сильно хромала и охала. Были времена, когда она вообще не выходила из квартиры и целыми днями лежала, мучаясь от фантомных болей. Протез был отстёгнут, и валялся на полу, а в туалет или на кухню она добиралась с помощью костыля. В такие дни её дочки, нисколько на неё не похожие старались дома не появляться и после школы шлялись по городу. Обе ростом выше меня на полголовы, всегда распущенные чёрные кучеряшки, по общаге расхаживали в ярких маечках и чертовски коротких шортах, только на половину прикрывающих их белые попки. Даже зимой они в таком виде бегали курить на пятый, могли разве что накинуть сверху какие-то кофты, но не застёгивали.
Они продефилировали мимо меня и зашли к себе в квартиру, та, что заходила последней, улыбнулась.
Никогда