Ох, как жалел он сейчас, что умерла их мать…
Тяжело на сердце у него было… ох, тяжело!..
И дети – они же его дети! и они же его любят! – почувствовали его тревогу.
Конечно, почувствовали.
И – приникли к нему, и – так доверчиво, и – словно желая поддержать!
Отогнать все тревоги от него!!!
Почувствовали…
Сынок обхватил его сильную руку – своей рукой… крепко взялся…
Крепко, тепло, желая успокоить!
А доченька – потянулась к нему, прижалась щекой к могучей отцовской груди.
Своими ручками – обхватила, обвила его крепкий стан, насколько дотянулась…
А потом – чуть отодвинулась – и заглянула снизу в глаза ему…
И – с такой тёплой, доброй, ласковой, сочувствующей улыбкой – смотрела…
С такой улыбкой – нежной!..
И Александр – глядя в ясные светлые любящие глаза – невольно заулыбался.
И – хотя и выезжать надо было утром – рано-рано, ни свет, ни заря…
Но – не мог он оторваться от них.
Сколько-то сидели они так… долго, наверное.
Дети незаметно уснули… так и заснули, не разжимая объятий – даже во сне…
Словно не хотели отпускать его от себя.
Александр осторожно отнёс их в кроватки, уложил… поправил одеяльца…
Ещё полюбовался немного – сыном, дочкой…
Дочка – и во сне – вдруг немножко улыбнулась ему!..
Он вздохнул, еле слышно, просто выдохнул… и на глаза его едва не навернулись слёзы.
Он снова поправил дочке одеяльце – и поймал себя на мысли: если сейчас не уйдёт – то вообще не сможет от них оторваться…
Дочку он назвал как её мать – свою любимую жену.
…Сейчас, в сумерках ноября – мчась на коне по бескрайней русской дороге, разрывая мрак и холод – он снова вспомнил их…
На самом деле, он никогда про них и не забывал!
Всё, что он делал – он делал ради них.
Кого любил больше жизни…
А несколько месяцев назад в ханскую ставку примчался вестник с Родины.
И – сообщил Александру: нету больше дочки. Умерла. Отравили.
И – не смог больше смотреть в глаза князю: погасли они. Сразу.
Лишь передал – с низким и почтительным поклоном – записку с подробностями.
И – не поднимал больше свой взгляд выше полы княжеского кафтана.
Не мог видеть – в глазах Великого и любимого князя – какую-то дикую растерянность, беспомощность… и боль нечеловеческую.
Князь развернул записку, скользнул глазами…
Хотя – он и так уже знал, что в ней. Понял.
Что вторая жена и её кумушки – причастны. Разнюхали, подкупили кормилицу.
В тот раз – всё было, как обычно.
Старая и верная нянька-повитуха – попробовала еду: завтрак для детей…
И – уснула вечным сном.
Дети