– А ты напиши сама.
– Но кто меня напечатает? Я ведь никогда этим не занималась! Я посоветовалась с Соней Лубенской, которая после приезда в Америку в конце 70-х проработала год в «Новом русском слове». Соня уверила меня, что печатают только своих.
– Вот видишь! – сказала я Боре.
– Других не печатают, а тебя напечатают, – ответил он. – Ты, главное, напиши.
Я сказала об этом Кате. Неожиданно она очень обрадовалась: «Ох, Танечка, это было бы самое лучшее, если бы вы сами написали!» Почему? Ей ведь тоже было известно, что я никогда не занималась ничем подобным, но она, видимо, уже достаточно узнала меня, чтобы в меня поверить. Она знала о моём отношении к её творчеству. Мы много говорили о литературе, и ей нравилось то, что я говорила. В разговоре о Б. Гребенщикове и Хармсе она сказала: «Вы так образно выражаетесь!» Как-то я сказала Кате, что, кажется, разгадала тайну пушкинских строк «Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит…» Ведь грамматически правильно было бы «снег лежит великолепным ковром». Но это было бы плоско. А то, что снег лежит коврами, во множественном числе, сбивает восприятие с привычного шаблона, делает образ объёмным, придаёт размах. Кате понравилась моё объяснение: «Наверно, на это тоже нужен талант». Несколько раз за время нашего знакомства она говорила: «Это удивительно, до чего наши мнения совпадают». А у меня не было более близкого мне духовно человека, чем Катя.
«Вообще-то я никогда не задаю авторам вопросов об их творчестве, но кое-что мне придётся у вас спросить – ведь “единство времени, строки, поступка, жеста”…», – начала я разговор. Катя не поправила перевранную мною строчку «единство сердца и строки, поступка, жеста», а сказала: «Ох, Танечка, вы в самую точку попали!» Она удивительно умела не обращать внимания на мелочи, хотя очень сердилась за важные для неё ошибки, допущенные при публикации её стихов, как, например, в 1992 году, когда в «Новом русском слове» при редактировании внесли изменения. В стихотворении «Наш сад уже облюбовала осень, и дом, застыв в предверии дождей…», они добавили второе «д» в слово «предверие». «Сделали какой-то предбанник! – возмущалась Катя. – Неужели это вы?» Нет, я-то поняла, что она употребила другое по смыслу слово, хотя по фонетической ассоциации значение «преддверия» тоже присутствовало. Я писала в сопроводительном письме в газету, чтобы они не правили тексты, что все они выверены с автором, но это их не остановило. Ошибку они внесли и в песню «То живу я в доме этом…», а я ведь специально попросила Катю прислать мне собственноручно написанный ею текст этой песни, чтобы не было сомнений.
Но это было позже, а тогда, в конце января 91-го года, я засела за статью. К этому времени я посещала курсы страховых агентов. Кризис продолжался, работу по специальности в нашем районе мне было не найти, и я решила переквалифицироваться – навсегда ли или временно перекантоваться, будет видно. В конце февраля я должна была сдавать квалификационный