– И вообще в революцию? – продолжил Ричи.
Гомес не ответил. Ричи снова заулыбался.
– Вы, европейские интеллектуалы, меня забавляете: у вас комплекс неполноценности по отношению к любому действию.
Гомес резко отвернулся и схватил Ричи за руку.
– Пошли. Я достаточно насмотрелся. Я знаю Мондриана наизусть и всегда смогу нацарапать статью. Поднимемся.
– Куда?
– На второй этаж. Я хочу увидеть других.
– Каких других?
Они прошли три зала выставки. Гомес, ни на что не глядя, подталкивал Ричи перед собой.
– Каких других? – недовольно повторил Ричи.
– Всех других. Клее, Руо, Пикассо: тех, кто задает затруднительные вопросы.
Они были вывешены у начала лестницы. Гомес остановился. Он в замешательстве посмотрел на Ричи и почти робко признался:
– Это первые картины, которые я вижу с тридцать шестого года.
– С тридцать шестого года! – изумленно повторил Ричи.
– Именно в том году я уехал в Испанию. В то время я делал гравюры на меди. Была одна, которую я не успел закончить, она осталась на моем столе.
– С тридцать шестого года! Но ведь в Мадриде есть полотна Прадо?
– Упакованы, спрятаны, рассеяны.
Ричи покачал головой:
– Ты, должно быть, много страдал.
Гомес грубо засмеялся:
– Нет.
Удивление Ричи оттенялось осуждением:
– Лично я никогда не прикасался к кисти, но мне нужно ходить на все выставки, это потребность. Как может художник четыре года не видеть живописи?
– Подожди, – сказал Гомес, – подожди немного! Через минуту я буду знать, художник ли я еще.
Они поднялись по лестнице, вошли в зал. На левой стене была картина Руо, красная и голубая. Гомес стал перед картиной.
– Это волхв, – сказал Ричи.
Гомес не ответил.
– Мне не так уж нравится Руо, – признался Ричи. – Тебе же он, очевидно, должен нравиться.
– Да замолчи же ты!
Он посмотрел еще мгновение, потом опустил голову:
– Пошли отсюда!
– Если ты любишь картины Руо, там дальше есть одна, которую я считаю гораздо красивее.
– Не стоит, – сказал Гомес. – Я ослеп.
Ричи посмотрел на него, приоткрыл рот и замолчал. Гомес пожал плечами.
– Не надо было стрелять в людей.
Они спустились по лестнице, Ричи очень напряженный, с важным видом. «Он меня считает подозрительным», – подумал Гомес. Ричи, разумеется, был ангелом; в его светлых глазах можно было прочитать упорство ангелов; его прадеды, которые тоже были ангелами, жгли ведьм на площадях Бостона. «Я потею, я беден, у меня подозрительные мысли, европейские мысли; прекрасные ангелы Америки в конце концов меня сожгут». Там концлагеря, здесь костер: выбор невелик.
Они подошли к коммерческому прилавку у входа. Гомес рассеянно листал альбом с репродукциями. Искусство оптимистично.
– Нам