Но Вольх поднял персты.
– Не надо. Не прерывайте, – в каком-то трансе улыбнулся он. – Это услада для моих ушей.
Стражники в недоумении слушали, как изголяется, по-видимому, девка.
– Когда она закончит, найдите, – медленно обернулся регент. – Приведите. Какая простая была задача… – снова улыбнулся он.
Мне заткнули рот.
– Что орешь?! Тебя найдут! – яростно шептал парень.
– Это Крис! Это Крис, – я прокусила руку, меня не держали ноги. – Челюсть! Он Криса убил!
– Кто? – спросил Лежа, отряхивая пальцы.
– Он… мать его… – я стиснула зубы, наворачивались слезы. – Подлец, Криса!..
Кто «он» – не знаю. Но он Криса убил, челюсть вырвал.
О Господи!..
Значит, не я одна.
Значит, вся цель.
«Творцы».
Часть 4
Глава 1
Дятлова дробь выстукивала по мозгам. Изъедая мысли… Если так долго и намеренно долбить камень, то и он не выдержит. А это всего лишь творцовы головы. Совсем птенцов. Творцы молчали, молились и отворачивались от этой дроби – зажмуривались…
Но кто в целом мире, реальном иль выдуманном, способен отвернуться от голоса, что долбит твои мозги изнутри?
Пишипишипишипишипиши.
И студенты строчили. Вязли в сюжете, строчили.
Потому что над ними огромным камнем, неприступной крепостью, черной, как ворон в ночи, стоял Вестник.
Страшный черт.
Его глаза были как у орла. И, кажется, он сочувствовал.
– Две минуты на подготовку.
После этих двух минут – старт. Короткий забег на развитие мысли. На ее свободное течение… Потом, после часового перерыва, «свое время». Но только на словах. Ты его посвятить должен пьесе, диктуемой твоим сознанием тебе.
Студенты не сопротивлялись. Работали.
Такое это счастье – работать, пока есть время.
Вентерштиль, художник из немцев, заливал с надеждой в глотку суп – надеясь, что сушняк от текста этим снимется. Не пронесло.
Веринетта, из красивых художниц, нервно закидывала глаза в сторону – она умела так делать, чтобы белки из глазниц вываливались.
Кивин, русский, боялся поймать взгляд Вестника – с соловьиной головой, а от размеров ее становилось страшнее. Поймал.
– Где Расковский? – вырвалось у перепуганного.
Остальные промолчали. Аспиранта сегодня не было. Всё.
– Может, его кто-нибудь видел?
Никто не видел. Все слишком заняты были текстами. Другие – холстами. Третьи – мелодиями. Не время думать о тех, кто здесь есть, кого нет. Мир – он приглашает к себе ненадолго. Надо момент поймать. И держать.
– За работу.
В этот раз даже не кричали. Все покорно повставали с мест. Кивин тоскливо оглянулся на Линду, у которой, от недосыпа, посинело все лицо.
Там была печать мира. Ее. Он съедал ее.
И эта не успеет.
Орел