– Майор жив, ещё жив, видишь кровь пульсирует из груди, а солдат – мёртв. Вон тот гад, – он указал на изрубленную пулями голову фашиста, из ствола «Эрма-Шмайсера» ещё струился дымок.
Командира подняли за шинель и понесли по окопу назад, к нашим позициям. Голова майора без шапки с коротко стриженным под полубокс, почти лысым затылком и аккуратным чубом безвольно свисала ниже воротника, кончик чуба цеплялся за мёрзлую землю, из ран в груди капала кровь тут же примерзая к земле. Она и сейчас там, в земле Ворошиловки – кровь майора Овчинникова… Навстречу уже бежал на полусогнутых санитар. Командира положили перед ним на землю.
– Живой, – ответил он на вопросительные взгляды солдат, освещая майора фонариком, видишь кровь пульсирует из ран и зрачки узкие, Живой командир, живой. И выживет, ведь это Волк, Волчара , они живучие.
Он проворно и умело разрезал шинель острым ножом, освободил раны. Две дырочки зияли справа на груди и одна под правой лопаткой. Теперь было видно, что кровь не только вытекает из раны, но и пузырится от выходящего при дыхании воздуха.
– Медсанчасть ещё в Кашарах, не доставим, туда километров тридцать, нужно к кому-нибудь в дом, в тепло, – санитар уже перевязал раненного, наложил плотные повязки на дырочки. Закончив свою работу он выглянул из окопа: вокруг только силуэты разрушенных хат. Город вдали, погруженный тоже в темноту. На землю уже опустилась ранняя январская ночь. Тяжелые облака прижимались всё ниже к земле, мороз ослаб, в мрачном воздухе закружились снежинки. Природа жила своей размеренной жизнью. Войны для неё не существовало.
– Вон, видишь дым из трубы, смотри, – санитар обратился к немолодому, небритому солдату, одетому в телогрейку и ватные штаны и тоже всматривающемуся в темноту из окопа, – вот туда и понесём, запомни направление, чтобы не сбиться с пути если