И Данила из всего дня аттракционов, клоунад и концерта в районном доме культуры, возвращаясь вечером из города, с двумя пакетами, в одном из которых лежало четыре метра одной ткани и еще три другой, а в другом редкие бананы (у деда Данилы должен был быть юбилей), банка дешевого по сравнению с поселковым майонеза, небольшой кусок заводской ветчины, сыр и колбаса, которые в городе были дешевле также в разы, и немного конфет, тоже для застолья – Данила вспоминал ту единственную, оставшуюся в памяти даже вкусом порцию сахарной ваты…
–Ты раздевайся, да ложись, Данила, – раздался голос матери, и Данила вздрогнул, проснулся.
Мать сидела на краю кровати.
–Раздевайся, ложись, – ласково повторила она, поднимая мягкого Данилу. – Спишь уже!
Данила разделся, стараясь не раскрывать сильно глаз, чтобы быстрее уснуть, и юркнул в расстеленную матерью кровать.
Мать погасила свет, ушла в спальню. Слышно было, как там бубнил тихонько телевизор.
Данила стал думать о чем-нибудь приятном, о таком, что не огорчает – о том, что через неделю можно будет носиться, как дураку, по улице и не думать об уроках, что можно будет ходить с Митей на утреннюю зорьку, когда Мите не готовится к экзаменам… через неделю приезжает Марьин внук, а вдруг парень ничего?
Данила снова вспомнил о сладкой вате, засыпая, и подумал: «Может, в этом году тоже повезут в город?».
Данила вздрогнул и проснулся среди ночи. Он сначала не понял, от чего он проснулся, но только сердце его забилось гулко и сильно.
Данила вдруг стал прислушиваться к наступившей тишине, и тут же ясно раздался резкий и грубый стук в калитку в воротах.
Данила приподнялся на кровати и стал прислушиваться, по-животному всматриваясь в темноту, как будто там написано, кто же это стучит в калитку, хотя, впрочем, это было и так ясно – отец.
Слышно было, как из спальни прошла мать в сени, вышла на крыльцо.
Данила сел на кровати, спустил ноги на пол и со страхом и тоской прислушался, всмотрелся в темный проем дверей.
С улицы стали доноситься голоса. Данила, затаив дыхание, вышел из комнаты в сени. Тут было слышнее. Отец был совсем пьян и язык повернуть не мог. Мать уже плакала.
–Маша, Маша! А ну открой, – разбирал Данила.
–Пошел вон! – мать ругалась. – Всю жизнь изъел! Вон пошел, пьяница! Не смей приходить!
–Маша, ты что меня выгоняешь? – отец закашлял.
–Вон пошел! – грозно повторила мать. – Сколько ты крови выпил? Алкоголик! Вон пошел! Всю жизнь мне съел!
Мать стала материться, совсем как мужик. Отец стал с ней также ругаться, но совсем бессвязно, по-пьяному. Данила с грустью прижался к косяку и готов был заплакать, но держался, боясь взреветь слишком громко.
Отец стал кричать на всю улицу, мать закричала, чтоб он успокоился и не трогал их, что он им надоел, мягко говоря, и Данила заплакал не столько от страха, сколько от обиды.
–Ты