ртом. Спонсор все-таки, бесплатный компьютерный сервис, нужно потерпеть.
– Танзиля Усмановна, вы не припомните, дверь задняя вчера закрыта
была, как обычно? То есть, вы извините меня, пожалуйста, что лезу…
Девица не смогла договорить, потому что Танзиля внезапно
почувствовала холодный, просто ледяной страх и ничего умнее и лучше не
смогла придумать, как прервать Катерину на середине фразы. Она
проскрипела:
– На этот вопрос я отвечала милиции, потому что они имеют право
задавать вопросы и получать ответы, чтобы быстро и правильно выполнять
свою работу, в данном случае – выяснить личность убийцы. И я не понимаю,
почему вы меня об этом спрашиваете и, главное, почему я вам должна
отвечать, – Танзиля наклонила голову и собралась уйти прочь.
– Я все понимаю, извините еще раз – пробормотала девица. – Просто…
Геннадия, кажется, подозревают. Двери входные заперты были, в интернате
только свои, а он был неоднократно замечен в проникновении – по их
терминологии. Кажется, именно вы, Танзиля, их на этот счет просветили?
Обычный подросток, а ему психическую нестабильность припаяют и вперед, в
спецбольницу. Вам не жалко его? – А кто еще? – выкрикнула вдруг Танзиля, –
Кто? И не пропало ничего! Зачем лезть? Зачем с такими трудностями на третий
этаж к ней пробираться? Ведь не видел никто никакого постороннего, и не
слышал никто ничего странного! Да и ценного не было ничего у Лиды на тот
момент, кроме сережек с турмалином, которые так на ней и остались!
Тут Танзиля Усмановна опять вспомнила все, что было утром, и все, что
она увидела в кабинете у начальницы, и саму начальницу, мертвую,
задушенную, страшную. Прикрыв рот рукой, она быстро, почти бегом, пошла
прочь.
Катя с Викусей присели рядышком на банкетку возле поста охраны.
Молчали, пригорюнившись.
Охрана в лице Петра Михайловича, пенсионера, их не трогала и не
прогоняла. Петр Михайлович сам был в состоянии не лучшем, так как
преступление произошло именно в его смену, а именно – накануне, в пятницу
вечером, и это не просто служебная неприятность, это как раз то, что может
быть названо преступной халатностью, повлекшей и так далее, со всеми
вытекающими из этой формулировки катастрофическими последствиями.
Думать об этом было страшно.
Хотя он не был циником, а был нормальным пожилым дядькой и Лидию
Петровну жалел, но вполне понятный страх мешал ему жалеть от всей души и
на совесть.
Он прохаживался взад и вперед по просторному вестибюлю, засунув
большие пальцы за ремень форменных штанов и напряженно вспоминал весь
вчерашний вечер, стараясь за что-то зацепиться в памяти и понять, наконец,
что же на самом деле произошло, потому что в виновность воспитанника
Коростылева