– Ну как? – спросил Японец, прежде чем уйти.
– Круто, – ответил Крот. – Не виски, конечно, но пить можно.
Японец снисходительно улыбнулся.
– Спасибо вам за уделенное время, – сказал он и сунул каждому визитку (да-да, двадцать первый век на дворе). – Надеюсь, вы еще придете?
– Обязательно, – пообещал Мика.
Японец кивнул и растворился за барной стойкой.
– Все-таки классный мужик, – сказал Крот, выпив уже половину. – И коктейль, блин, почти даром подогнал.
– Вылитый Мураками, – заметил Ил.
– Кто?
– Харуки Мураками, японский писатель.
– Крот, не вникай, – вмешался Мика. – Мураками для тебя – Норвежский лес.
– Что?? – От негодования Крот даже выплюнул трубочку изо рта. – Ну и на хрен мне твой писатель с его дурацкими книгами? В гробу они никому не понадобятся.
– Зато в жизни понадобятся.
– Зято в зизьни понадобяться, – передразнил Крот и получил подзатыльник.
На этом мы притихли. Каждый потягивал свой коктейль и о чем-то думал. Я отвернулся к окну: снежинки, похожие на ошметки пухового одеяла, медленно опускались на землю. Людей на улице уже не было. Дороги опустели. Лишь изредка мимо проплывала одинокая машина, но и та быстро скрывалась вдали. Тишина… Давненько я не чувствовал подобного умиротворения. И зима, и ночь, и метель. К тому же возбуждение от виски наконец прошло, и меня накрыло новое ощущение: какое-то растягивание. Словно резиновый жгут, мое тело и разум размазало от одной стенки бара к другой. Аккуратно, медленно и хорошо…
– Парни, – тихо обратился я, – вы тоже это чувствуете?
– Ага, – прошептал Крот. – Торкнуло.
– Это что, наркота?
– Нет, – так же тихо ответил Мика. – Просто качественный алкоголь.
– Лучшее пойло в моей жизни, – добавил Крот.
– Потому что почти бесплатно.
– Так, все, хватит, – шикнул я. – Давайте наслаждаться.
Меня несло по тихой речушке. Будто бы в лодке, овеваемый ветром, я плыл по течению. Вокруг, как ни странно, мелькали дома – те, что примостились напротив бара. Невысокие, старинные, с красивыми барельефами и скульптурами. Я смотрел на них, заглядывал в окна и видел изнанку каждой квартиры. Иногда мне попадались люди – счастливые и ласковые, иногда – просто мебель – уютная, к месту и времени. Окружение выглядело как реклама или картина художника-оптимиста. Солнышко светит, птички поют, нет ни ругани, ни насилия, ни боли…
Но я в нее верил. Верил, что так бывает и так должно быть всегда. Что необязательно кричать на ребенка, когда тот балуется, что необязательно бить жену, когда пьяный, что необязательно вообще пить…