– Страшно бывает, что-то попросишь, а такого наговорят, да еще и под подол полезут. А вы не такой. И бензину дали и соли просто так. Значит, по доброте.
Тут пришлось смутиться Цукану, такой похвалы не ожидал. С Настеной своей прожил перед призывом на службу меньше года. А до нее и женщин толком не знал, хотя в санатории зазывали, порой, откровенно. Углядела она это смущение, расхрабрилась, стала объяснять, что зовут ее Аленой, что она придет попозже, потому что хорошо знает хозяйку хаты, и убежала, помахивая своим узелком, а Цукана проняло.
Через час в избе места свободного почти не осталось, молодухи просачивались одна за другой. Мигом слух разлетелся, что артисты приехали. Все ждут настоящий концерт, тут надо стараться. Дал Цукан команду хору строиться. Хабибов по кнопочкам баяна пробежался, и Прищепа затянул хорошо отрепетированную песню: «Ихав козак на вийноньку». Как подголосник Прищепа превзошел себя самого. Когда прозвучало, как казак загинул на чужой стороне, а подаренным девичьим платком ему накрыли очи, – послышались всхлипы, вздохи. У каждой из них был свой солдат на этой жестокой войне.
Неожиданно хлопнула дверь, в избу вошли пограничники с красными повязками на рукавах. Комендатура. Цукан успел толкнуть Гуськова в бок: «Срочно дуй на пост часовым». Шумно, с прибаутками полез за документами. Старший сержант их внимательно просмотрел, шевеля губами, в такт прочитанному. Возвратил.
– Почему в стороне от маршрута?
В этот момент вбежал в избу Гуськов с карабином и противогазом. Стал изображать замерзшего часового, которого давно пора менять на посту.
– Где ж вы были? Мы все машины обошли…
– Так в кабине сидел. Мороз. Смотрю, ходят, хотел стрельнуть вверх, да повязки увидел красные… Ну, я и за вами. Менять меня нужно.
Следом все начали объяснять старшему сержанту, что на батареи днем нельзя, только ночью, а пережидать на морозе в степи… Он молча кивал, но смотрел строго, поджав губы, словно готов был сделать что-то неприятное, не по своей воле. Главный довод привела хозяйка, она навалилась грудью на него и стала шептать в ухо про настоящих артистов, про киевский госконцерт. После чего начальник патруля сказал по-командирски строго:
– Хорошо, продолжайте. Я посмотрю.
Тут, что называется, вошли в раж. В избе стоял то дружный смех, то разливалась грусть. Хабибов старательно аккомпанировал на гармошке.
Старший сержант поднялся с лавки, где ему отвели почетное место, объявил своим солдатам: шагом марш! Солдаты неторопливо, всем своим видом показывая, как им не хочется уходить, потянулись к двери. Тут и Цукан спохватился, что уже поздно, а рано утром в дорогу. «Служба есть служба, в кузовах снаряды для фронта».
Когда уселись ужинать, оказалось, что у водителей появились подружки и стали разбирать их по хатам. Цукану хозяйка постелила в отдельной боковушке, сетуя, что такой молодой командир, а остался один. Уже свет в лампе пригасила,