Она словно не слышала его.
Ее челюсть двигалась, когда она изо всех сил сжимала зубы.
Косуке уже знал: когда она такая, лучше помалкивать, не задавать вопросов.
Одни автобусы приезжали, другие уезжали. Семейные пассажиры стояли в ожидании опаздывающих родственников, чтобы, соединившись с ними, вместе продолжить путь.
Косуке знал, что у него, кроме матери, больше никого нет.
Они подошли к стоянке автобусов, от которых сильно пахло бензином.
Она усадила его на скамью возле сломанного автомата для напитков и рядом положила его рюкзачок с капитаном Цубасой9.
И все время оглядывалась. Розовые уголки ее век над лихорадочно метавшимися по сторонам глазами блестели от влаги.
– Косуке, твоей маме нужно кое-куда поехать по делам, ты понимаешь?
Она никогда не говорила «я», «мне».
Он кивнул, хотя внутри у него все так и сжалось.
– Не потеряй рюкзачок, ладно?
Косуке снова кивнул.
Она повернулась, готовая уйти.
Задержалась на месте. Развернулась и присела перед ним, так что он почувствовал запах ее потного тела.
– Косуке, оставайся и сиди здесь, на виду. Ты помнишь стишок?
Косуке кивнул.
– Давай, расскажи.
– Один – горе… Два – балаган…
– Умничка! Давай дальше.
Она улыбнулась, одновременно покусывая губы.
Она была очень красивая. Косуке не мог не заметить, что люди с трудом отводили от нее взгляд.
Так бывает, когда случается авария.
Или когда по улице идет сумасшедший.
Она вытащила из-за пазухи деньги и сунула Косуке в задний карман.
– Будь хорошим мальчиком, Косуке.
Она встала и пошла прочь с опущенной головой.
Он смотрел на нее, пока она окончательно не растворилась в толпе.
Повжикав туда-сюда молнией на рюкзаке, Косуке заглянул в него и обнаружил там сэндвичи и чистую одежду.
В ожидании, когда мама вернется, он принялся болтать ногами.
Этим утром они встали рано – она разбудила его еще до рассвета, – и Косуке успел утомиться.
– Три – девчонка, четыре – пацан…
Потирая глаза, он лег головой на рюкзачок.
Не в силах сопротивляться он провалился в сон.
Когда Косуке открыл глаза, он почувствовал явное беспокойство.
Прошло слишком много времени, и у дальнего конца автовокзала уже не было семейных компаний, ожидавших автобуса.
Мать наказала ему находиться на виду, но здесь его никто не видел.
Косуке взял свой рюкзачок и пошел ко входу.
Окружающие с улыбками посматривали на него, но он их словно не замечал.
Снаружи уже смеркалось, хотя часы показывали лишь четыре часа.
Было очень холодно; Косуке пожалел, что не взял перчатки.
Мужчина в длинной темной куртке загородил ему путь и потрепал его по голове:
– Привет. Сдается мне, ты проголодался. Любишь сливы?
Косуке не взглянул