– Я никогда не видел таких существ, – Мельхиор отступил вглубь комнаты, едва заклинание было произнесено. – Предстань в своем облике! – крикнул он умирающему существу. – Приказываю тебе!
Ремли дал Кормаку знак отойти и спрятаться за Мельхиора. Хельмут затрясся, будто в лихорадке, и стал меняться. Кожа покрылась коростой, одеревенела, окаменела. Голова обратилась в булыжник. Оставленная мечом Ремли рана в боку наполнилась раскаленным светом. Одежда расползлась по швам и вспыхнула. Запах дыма и серы наполнил залу. Из рассеченного бока, из того места, которое раньше было боком Хельмута, вытекал вместо крови жидкий вулканический камень. Когда трансформация закончилась, на полу лежало каменное чудовище.
– О, мой бедный Хельмут! – воскликнул Кормак. – Кто это, Мельхиор? Это не Хельмут!
– Голем! – предположил Мельхиор. Он однажды видел голема, тот не походил на превратившееся существо, но был самым близким к нему в опыте волшебника.
– Нет, не творенье людей перед нами, – Ремли, призывая внимание к себе, поднял вверх указательный палец. – Существо, рожденное в недрах мира огня, распласталось, повержено, немощно. Элементаль, так он в книгах по-нашенски кличется, – назвал врага Ремли. – В странствиях ты перебрал каббалы, Мельхиор, когда книги родные припомнить бы стоило.
Существо невозможным для человека способом изогнуло «руку» и оторвало кусок камня от своей спины, затем, как глиной, оно залепило им источающую зловоние рану.
– Как в Муспелльсгейме1 погода? – спросил Ремли, с угрюмым выражением на лице выхаживая вокруг элементаля.
– Муспелльсгеймом называют мир огня, – пояснил Кормаку Мельхиор космологию, которую он хорошо знал по детским книгам.
В той космологии было девять миров: Мидгардом назывался мир людей, Нифльгель был миром смерти, до сакрального числа их дополняли семь сказочных миров, которые никто никогда не видел. Таких космологий ко времени ученичества Мельхиора существовало так много, что можно было запутаться. Чтение гностических сочинений Василида, который довел число отраженных в божественном начале миров до внушительного числа триста шестьдесят пять, завершило над гипотезой множественных миров операцию reductio ad absurdum, и Мельхиор много лет не рассматривал ее всерьез, тем более что наука содержала и такие сведения о мире, что строились на точных расчетах. С трудами Эратосфена Киренского, который за двести лет до рождества Христова вычислил размеры Земли, Мельхиор познакомился в том же десятилетнем возрасте, в котором научился читать на греческом, с той поры он почитал мифическую картину множественных миров и всевозможных вложенных небесных сфер не более чем за сказки. С поры ученичества многое изменилось (не размеры Земли, конечно), Мельхиор узнал, что не во всех случаях расчеты верны, а когда верны, не всегда дают картину мира полную и исчерпывающую.