монарха роскошь та затмила.
Шептали все: «С отцом он схож,
но был отец его скромнее!
– И был порядочен, а сын,
весьма беспечный господин!»
Ему открыли дверь лакеи.
Вошёл Уильям в тронный зал.
Пред ним с поклоном расступались,
придворные, кто здесь стоял.
Одни завистливо шептались,
иные мило улыбались.
Манеры Вильяма, пожалуй,
опишем, как не описать!
Прошедши он роскошной залой
мог впечатленье оставлять,
что он – монарх и трон его.
А чьи-то козни – шутовство.
Им в обличенье – довод веский
бросал он всем в присуще резкой
манерой высмеять врагов.
В одежде роскошь превышала
наряды, верно, короля,
а может так его считала
толпа придворных, веселя
его подчеркнутым вниманьем.
Конечно, видом, одеяньем
он так подчёркивал влиянье
и власть, что держит он в руках.
Шептались двое, став в дверях:
– Смотри, явился в полдень в замок.
– МакЛелланд тот ещё нахал!
– С твоей невестой он стоял,
не соблюдав приличья рамок,
уединился с ней в саду.
Такое часто – на беду.
– О, проучить его бы Я мог!
– Ведь ты же – Кэмпбелл, граф Аргайл! —
Один второму прошептал.
– Прошу! – Уильяму сказал он,
Как подошел Уилл к дверям.
[Уильям]
– Зачем любезничаешь, Алан?
[Алан МакКэй]
– К чему вражда, Уильям, нам?
Уильям, усмехнулся только,
на них не глядя. И сказал:
– Я враждовать не помышлял.
[Алан]
– Вражда – пуста, в ней нету толку.
Вошёл Уильям в тронный зал.
Король его не замечал,
а за столом переговоров
стоял у окон и читал.
У входа – пару жарких споров
вели Кай Кэмпбелл, граф Аргайл
с МакКэем Аланом, кто титул
«граф Сазерленд» носил тогда.
О чем же спорят господа?
Аргайл Англии в защиту
МакКэю что-то говорил.
МакКэй парировал сердито.
Король в то время взял чернил,
топографическую карту
перед собою разложил;
и наступленье арьергарда
пытался просчитать опять
английских батальонов, если
те вскоре будут наступать.
Теперь сомненья все исчезли:
он собирался воевать.
Король в накидке был до пола
и в килте. Пояс украшал
его сверкающий кинжал.
Поверх неброского камзола
была отделка из мехов.
Белели в волосах седины,
хотя он не был стар. Картинно
он был спокоен, но покой
его, казалось, напускной.
– Уильям, наконец явился!
К полудню! – Ты