А ещё вспомни жуткие блики, когда
Нас навеки с тобою не стало.
Как тогда я в закатную рябь уходил,
Отсекая земную погоню,
И тебя выносил с чёрной раной в груди!»
Я ответил: «Ты знаешь, не помню!»
«А потом в тишине у степного огня
Пела женщина, глядя на Волгу.
Неужели, мой друг, ты не вспомнишь коня?
Я ведь ждал, ты поверь, очень долго.
А когда хоронили нас, помнишь, она
Бледный лоб твой накрыла ладонью.
Как была моя ревность, ты помнишь, черна!»
Я ответил: «Ну хватит, не помню!»
Конь умолк, было слышно дыханье его.
Мне мерещился шум древней сечи.
«Я не помню, мой друг, ты прости, ничего!»
И поникли кургановы плечи.
Где-то близко совсем у степного огня
Пела женщина самозабвенно.
И был сон боевому коню про меня
И про женщину тоже. Наверно.
«Колея, обочина – всё одно…»
Колея, обочина – всё одно.
Каждой печке-лавочке – свой сверчок.
У меня два облака за спиной.
А тебе что кажется, дурачок?
Потяни, дороженька, за рукав.
Покажи-ка волюшку наяву.
Пальцами корявыми сто рубах
Я на песне гусельной разорву.
А рвану сто первую – брызнет кровь.
Вот тогда и радуйся, пой, душа!..
Говори, родимая, за любовь.
Да гляди на небушко не дыша.
Я пойду по улицам в калачах —
Пустоту девичьих глаз воровать.
У меня два ворона на плечах,
А тебе всё ангелов подавай!
Ивою над гуслями наклонюсь.
Пусть запястья тощие вспомнят свет.
Вороны тяжёлые, ну и пусть.
Но зато два облака в синеве.
Призовёт ли на небо скоро Бог
Иль отправит заживо в ад гореть.
В тёмных избах в стороне от дорог
Скоморохи страсть мою будут петь.
Будут петь-рассказывать день и ночь
Да беречь от зависти и молвы,
У ветров взаймы беря только мощь,
Тишину заветную у травы.
Где у бездны край, скажи, а где дно?
Почему в душе свистит вдруг дыра?
У меня два облака за спиной.
А ещё два ворона. Так-то, брат.
«Пой хор православный, божественный хор…»
Пой хор православный, божественный хор,
Под папертный стон да под звонницы звон.
Мальчонка из века батыевых орд —
Челом толчее, за поклоном поклон.
Я под гору мимо – пасхальным яйцом —
С душой-погремухой, прожжённой до дыр.
Мальчоночья песня плывёт над крыльцом,
Больна, как земля, и несчастна, как мир.
Но вот он поднимет глаза на собор
И снова увидит под бледным крестом
Не купол, в котором сплетается хор,
А в сече помятый отцовский шелом.
Я под